ЕГОР НОСКОВ: О работе с Олегом Тиньковым, бандитских 1990-х и инвестициях в кино

Максим Морозов: Егор, у нас с вами достаточно много общих знакомых. В последнее время, когда разговор заходит о Егоре Носкове, все многозначительно говорят: «Егор уже давно живёт в Лондоне». Вы, действительно, давно живёте в Лондоне? Собираетесь ли возвращаться, как часто бываете в Петербурге, от чего это зависит?

Егор Носков: Правильно сказать, что моя семья давно живёт в Лондоне. Я в Петербурге был все это время постоянно и работал на две страны, как и многие другие соотечественники. Но, действительно, я не был в России с сначала 2022 года и думаю, что приеду в следующий раз, когда завершится спецоперация.

Максим Морозов: Вы окончили юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета в 1997 году. Год был богат на события: президент назначил первыми вице-премьерами Анатолия Чубайса и Бориса Немцова («правительство младореформаторов»), Борис Ельцин подписал Указ «Об основных положениях структурной реформы в сферах естественных монополий», позволивший позднее, например, реформировать РАО «ЕЭС России»), был подписан Договор о Союзе Беларуси и России, Россия и НАТО подписали акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности (НАТО и Россия «перестали видеть друг в друге противников»), был принят Закон «О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества РФ», был подписан «Большой договор» – Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Россией и Украиной, Россия вступила в Парижский клуб кредиторов, Альфред Кох ушел в отставку с поста вице-премьера и председателя Госкомимущества. Были и другие знаковые события. Чем вам, выпускнику СПбГУ, запомнился 1997 год?

Егор Носков: Для меня внешнеполитическая повестка была на втором плане, я в значительно большей степени был поглощён вопросами своей личной карьеры, взаимоотношениями с противоположным полом и тем, как в 1997 году заработать достаточно денег для того, чтобы существовать хотя бы чуть лучше в сравнении с тем, как я жил, будучи студентом. В это время я уже работал юридическом комитете администрации Санкт-Петербурга под руководством Дмитрия Николаевича Козака.

Максим Морозов: Вы в интервью, которые я читал, отдаёте ему должное и говорите, что он помог на старте карьеры.

Егор Носков : Безусловно, это был потрясающий опыт. Причём работал я, как это сейчас по-научному называется, литигатором, то есть был судебным юристом.

В юном возрасте я ходил в суды в качестве представителя губернатора Санкт-Петербурга. В этом качестве мне даже довелось дважды выступать в Верховном Суде, что для американских юристов часто является несбыточной мечтой и венцом карьеры, а у меня карьера началась в Верховном Суде.

Максим Морозов: Что это были за дела? Интересные кейсы?

Егор Носков: Да, это были очень интересные кейсы. Это были дела, касающиеся закона о муниципальных образованиях в Санкт-Петербурге. Была политическая интрига, связанная с органами местного самоуправления. Уже тогда федеральная власть всячески не хотела отдавать никакие полномочия органам местного самоуправления. По этому поводу была политическая борьба. В частности, Санкт-Петербург и Москва в этой борьбе выступили единым фронтом для того, чтобы не делать муниципальные образование в границах городов, чтобы у Москвы и Петербурга остался свой статус, чтобы губернаторы имели всю полноту власти. В тот момент губернатором в Петербурге был Яковлев, в Москве — Лужков. Они пролоббировали специальную поправку, при которой они могли не образовывать эти муниципальные образования в границах городов. Но эта поправка, тем не менее, предполагала, что внутри этих городов границы должны соответствовать историческим административным образованиям, а именно — районам. В Петербурге должно было образоваться в духе федерального закона того времени количество муниципальных образований по количеству районов. Были бы огромные муниципальные образования на месте Петроградского, Фрунзенского районов и так далее. Но тут уже губернаторы очень сильно опасались, что если им придётся общаться с выборными мэрами таких огромных районов, губернаторы утратят часть своих полномочий. Поэтому в Петербурге сделали достаточно иезуитский собственный закон, в котором разграничили территории районов на маленькие муниципальные образования, чтобы их было много и чтобы они в принципе не могли играть никакого значения, что и произошло. На сегодняшний день, как вы знаете, фактически местное самоуправление в России, в Москве, Петербурге не функционирует.

Максим Морозов: Вы тогда понимали, что это удар по муниципальной власти в таких вроде бы европеизированных городах, как Москва или Петербург?

Егор Носков:

Тогда у всех перед глазами были бандитские девяностые. Все опасались, что, если в Петербурге мэром, например, Петроградского или Красногвардейского района станет выходец, спонсируемый криминальными элементами, то это будет плохо для всех. Считалось, и я тогда сам разделял это мнение, что пускай лучше будет сильная федеральная власть, нежели выходцы из криминальных кругов в самых разных ветвях власти.

Чего, в принципе, не удалось избежать. Но, тем не менее, тогда это казалось правильным делом.

Максим Морозов: Кто подал иск, с кем судилась администрация?

Егор Носков: Была инициативная группа граждан, которая очень активно оспаривала закон Санкт-Петербурга. В результате, это дело дошло до Верховного Суда, где я и выступал. Будет преувеличением сказать, что благодаря моему выступлению, но, тем не менее, суд был выигран, и фактически закон Петербурга не был отменён.

Максим Морозов: То есть можно сказать, что Егор Носков внёс лепту в разгром муниципальной власти в России?

Егор Носков: Я думаю, что так сказать было бы преувеличением, но на тот момент мне казалось, что я выступаю за правильное дело.

Максим Морозов: Насколько ортодоксальными коммунистами были ваши родители, насколько была политизирована семья?

Егор Носков: Не была политизирована нисколько.

Я вырос в семье среднего класса, мой отец работал начальником цеха на заводе имени Жданова, который сейчас называется «Северная верфь», а моя мама — педагог-дошкольник, всю жизнь проработала в детском саду. Я вырос на Малой Охте.

Моя семья мало интересовалась политикой, но была горда за Советский Союз и носила все мировоззренческие установки, которые присущи многим людям и до сих пор. Я был достаточно активным школьником и пионером. Я был, что в шутку называлось «номенклатурным пионером». Был в «Артеке», возглавлял совет дружины своей большой школы. Не то, чтобы я планировал строить карьеру в органах партии, но я точно хотел строить управленческую карьеру.

Максим Морозов: Кем хотелось быть тогда, в той системе координат – комсомол, партия?

Егор Носков: К тому моменту, когда пришло моё время вступать в комсомол, перестройка уже шла полным ходом, и уже было далеко не очевидно, что комсомол — это организация, с которой хочется связывать свою жизнь.

Максим Морозов: Хотелось стать управленцем. Чем управлять? Вы видели себя на производстве, в реальном секторе?

Егор Носков:

Я был отравлен теми немногими книгами про капиталистический строй, которые издавались в советское время. В первую очередь, это «Трилогия желаний» Теодора Драйзера: «Финансист», «Титан», «Стоик». На ней выросло очень много российских бизнесменов.

Трилогия эту я перечитывал много лет ещё до распада Советского Союза. Поэтому я, конечно, мечтал о том, что в какой-то момент буду иметь отношение к этой интересной жизни. В результате, так и произошло, но на тот момент я свою советскую карьеру не планировал в силу юного возраста. Когда Советский Союз распался, мне было всего 16 лет.

Максим Морозов: Егор, вы поступили в университет на юридический факультет. Как можно учиться, когда на твоих глазах происходит становление отечественного права? Основных кодексов, к котором мы сейчас привыкли, ещё не было. Вы учились чему, какому праву?

Егор Носков: Мы учились в процессе принятия Конституции и Гражданского кодекса. Стали меняться законы, это происходило прямо на наших глазах, это было очень интересно. В студенческом сообществе, в университете было ощущение свободы. То, как студенты позволяли себя вести.

В частности, когда я учился в университете, туда приезжал действующий мэр Санкт-Петербурга Собчак для выступления перед студентами. Студенты его освистали.

Собчак, будучи в зените своей славы, был крайне популярным политиком, и как человек он обладал определённой харизмой и умел чудесно публично выступать. Я был непосредственным свидетелем этого. Приехал Собчак, я не помню, по какому поводу это было, но это было после ГКЧП. В процессе живого общения со студентами, которые вполне доброжелательно слушали, он неожиданно перешёл к личным оскорблениям в сторону очень уважаемого в университете профессора Юрия Кирилловича Толстого, одного из теоретиков советского гражданского права, который был намного старше самого Собчака. Толстой задал ему вопрос, причём задал его из зала. Собчак, вместо того, чтобы ответить на вопрос, высказался примерно таким образом: «А вот этот вот человек… — я не помню детально слова, но это было в очень оскорбительной манере — «… во время ГКЧП, когда все подписали обращение, о том, что не признают ГКЧП, уклонился, отказался». И Собчак перешёл буквально к оскорбительным формулировкам. Тогда студенты начали свистеть и топать ногами. Давайте представим себе, может ли что-то подобное произойти сейчас при выступлении кого угодно? Я сильно сомневаюсь.

Максим Морозов: Ходил ли студент Егор Носков 3 июля 1996 года на выборы мэра и за кого голосовал?

Егор Носков: Нет, не ходил, насколько я помню, к сожалению. Сейчас не могу объяснить, почему.

Максим Морозов: Ещё немного о вашей работе чиновником. Вы пришли в администрацию после того, как Собчак проиграл выборы Яковлеву. Смена команды, тектонический сдвиг в администрации. Скажите, пожалуйста, это отражалось на вашей работе, как молодого специалиста? Вы чувствовали, что одна часть команды ушла, в том числе, Владимир Путин уехал на работу в управделами президента, а часть команды осталась? Как вы изнутри ощущали эту корпоративную историю?

Егор Носков: Руководители города, которые на тот момент возглавляли ключевые комитеты, все были, наверное, моего нынешнего возраста, если не моложе.

Маневич был яркой личностью с очень светлой головой и очень рациональным подходом. Он был застрелен в период моей работы в Смольном. Я помню этот день.

Максим Морозов: У всех было шоковое состояние?

Егор Носков: Да, у всех было абсолютно шоковое состояние. Я работал в юридическом комитете, который наиболее плотно работал с КУГИ. Маневич возглавлял КУГИ. Мы все его постоянно видели, мы все ходили в одну столовую. В Смольном есть знаменитая столовая, я думаю, она и до сих пор великолепная. Так или иначе, это был один большой коллектив людей.

Максим Морозов: Кстати, насколько демократично было тогда?

Егор Носков: Было очень демократично, учитывая, что я многократно видел тех людей, которые сейчас стали абсолютными небожителями. Они ходили в ту же самую столовую, ели ту же самую селёдку под шубой и прочие нехитрые вещи, которые там очень вкусно готовили.

Максим Морозов: Кого вы могли встретить в столовой, будучи просто юрисконсультом?

Егор Носков: Руководителей комитетов, руководителей отделов, многие из которых потом сделали совершенно фантастические карьеры.

В частности, я работал в Смольном в одно и то же время, и мы даже несколько лет парковались рядом на одинаковых машинах с будущим всесильным зампредом «Газпрома» Андреем Кругловым. Я его видел каждый день, часто прыгая вокруг своей замёрзшей «Лады».

Максим Морозов: Классика? Что за машина была?

Егор Носков: У меня была девятка, я очень ей гордился. Я неоднократно там же, в столовой, видел Грефа и прочих великих людей, которые часто заезжали туда просто на огонёк. Видел Николая Дмитриевича Егорова, известного профессора, основателя фирмы «Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнёры». После работы в Смольном я ушёл работать к широко известному Олегу Тинькову.

Максим Морозов: Компания «Петросиб».

Егор Носков: Да, холдинговая компания «Петросиб», которая тогда включала такие бизнесы, как пельмени «Дарья» (только что построенный завод), первый ресторан «Тинькофф» на Казанской улице…

Максим Морозов: А вообще ключевым направлением была торговля электротехникой.

Егор Носков: Это был первый большой публичный бизнес – сети магазинов «Техношок» и «Music Shock». Это были магазины, которые продавали лицензионные компакт-диски, единственный магазин в Петербурге. Всё остальное – большие конкурирующие сети, которые торговали только пиратской продукцией. Было очень сложно понять людей, которые готовы были платить иной раз по 40$ за диск, в то время как его можно было купить за 1$ прямо в соседнем магазине. Тем не менее, этих магазинов было несколько. Это была визитная карточка Тинькова – магазины международного уровня в Петербурге конца девяностых.

Максим Морозов: Вы работали у Тинькова старшим юристом. Какие вопросы приходилось решать?

Егор Носков: Все вопросы, связанные с организацией обслуживания бизнеса. Это была классическая работа инхаус-юриста у очень активного и молодого бизнесмена. Классическое коммерческое право, которым далее я и занимался всю оставшуюся жизнь.

Максим Морозов: Доводилось лично общаться?

Егор Носков: С Олегом? Конечно, поскольку он был моим непосредственным руководителем.

Максим Морозов: Вы его наблюдаете с 1997 года по сегодняшний день. Сейчас, наверное, мы больше его видим в Интернете и по телевидению. Чем Тиньков 1997 года отличается от Тинькова 2022 года?

Егор Носков: На мой взгляд, ничем.

Мне кажется, что Олег Тиньков нисколько не изменился, это поразительно. Мне кажется, что он остался сверх-яркой звездой российского бизнеса, очень сложным человеком, у которого я научился многому просто глядя, на то, как он работает, что он делает и как реализует свои идеи.

Максим Морозов: Сложный человек, вы сказали. Каким он был в быту, в неформальном общении?

Егор Носков: Было интервью, когда они ходят по офису банка, там огромный open space, он к кому-то в процессе интервью подходит, кого-то подкалывает, с кем-то шутит. Точно также он вёл себя и тогда. Как руководитель, насколько я могу судить, он мне симпатизировал и после того, как я решил основать свою юридическую фирму, его бизнесы стали моими первыми клиентами. Это говорит о том, что он отнёсся к этому с пониманием и относился ко мне с симпатией.

Максим Морозов: Он матерился, ругался матом?

Егор Носков: Да, конечно. К слову сказать, такой недостаток присущ и мне самому, и я думаю, что не благодаря работе с ним.

Например, в компании Тинькова было принято общаться друг с другом на «ты». Это правило, которое мы потом переняли в «Дювернуа». Я считаю, что это признак очень хорошего либерализма, потому что на тот момент он был собственником уже очень большого бизнеса.

Максим Морозов: Вы тогда понимали, в чём секрет его успеха?

Егор Носков: Я и тогда считал, и сейчас считаю, что он гениальный бизнесмен. У него на стене висело высказывание Ричарда Брэнсона, которого он считал, в некотором смысле, своей персональной иконой. Забавно, что в какой-то момент времени, совсем ещё недавно, год назад, он по масштабу своего бизнеса намного обогнал Ричарда Брэнсона. Насколько я знаю, они знакомы, у них есть неформальные отношения.

Максим Морозов: Сейчас в Петербурге активно обсуждают переименование Тинькова переулка. Как вы считаете, закономерно то, что случилось с Олегом и с его бизнесом?

Егор Носков: Моя собственная версия такова, что он человек с настолько сильным интеллектом, что если он действительно продал свой банк, доля в котором ещё год назад оценивалась в несколько миллиардов долларов, как он говорит, за несколько процентов от рыночной цены (в прессе разные величины назывались, но они все были сотни миллионов), то это говорит о том, что он для себя просчитал, что лучше не будет.

Максим Морозов: Что стало поворотным моментом, когда вы решили организовать собственную юридическую компанию?

Егор Носков: Кризис 1998 года. В холдинге Тинькова все зарплаты были номинированы в долларах. Поэтому я и ушёл из администрации города, разрыв в доходе был несопоставимый.

Максим Морозов: Какой была зарплата у юрисконсульта в Смольном и в коммерческой структуре?

Егор Носков:

Моя должность называлась «главный юрисконсульт канцелярии губернатора Санкт-Петербурга», что звучало достаточно круто. Место работы в Смольном, великолепные условия и прекрасный соцпакет. Там были приняты (как и сейчас, я думаю) тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая зарплаты в конце года, если позволял бюджет. В долларовом выражении это было, по-моему, 300$. У Тинькова я сразу же получил 1000$, также были дополнительно всяческие премии и бонусы по итогам работы.

Потом случился кризис, и зарплаты фактически были заморожены по курсу рубля, который существовал до падения, что было, наверное, не совсем справедливо. Зарплату в 300-400$, которую я опять стал получать, применительно к упавшему курсу рубля, несложно было заработать, имея определённый опыт в коммерческом праве, зная, что бизнесом востребовано и какие существуют юридические услуги. 400$ в месяц я мог заработать и сам. Это сподвигло меня основать компанию «Дювернуа».

Максим Морозов: Скажите, пожалуйста, как вы попали на «Кировский завод»?

Егор Носков: Я оказался на «Кировском заводе» в результате знакомства с Георгием Семененко, которое произошло ещё до смерти его отца, Петра Георгиевича Семененко. Так получилось, что, поскольку семья Петра Георгиевича была крупным акционером на заводе, самому Георгию на тот момент было ещё немногим больше 20 лет, ему, естественно, понадобилась юридическая помощь от человека, которому он мог бы доверять в вопросах сохранения контроля над предприятием. Он обратился тогда ко мне, потому что мы уже были знакомы. С тех пор моя фирма, которая на тот момент существовала пять лет, продолжает плотно работать с заводом. Поскольку в процессе работы у нас сложились очень близкие личные отношения, много лет назад он меня пригласил в совет директоров, последние восемь лет я возглавлял совет директоров.

Сейчас, в связи с происходящими в нашей стране событиями, мы приняли совместное решение, что на следующем собрании акционеров, которое пройдёт в ближайшее время, я не буду входить в совет директоров «Кировского завода» и не буду занимать позицию председателя совета директоров.

Максим Морозов: Как это связано с происходящими в стране событиями?

Егор Носков: Дело в том, что «Кировский завод» — это крупнейшее производственное предприятие Петербурга. Мне кажется, учитывая, что кроме российского гражданства я имею европейское гражданство, и в связи с тем, что я не планирую возвращаться в Россию до тех пор, пока не закончится спецоперация (а когда это произойдёт, мне сложно предугадать, поскольку я никак не мог представить себе, что она в целом начнётся), я думаю, что в интересах завода будет не иметь члена совета директоров с гражданством из страны, которую назвали недружественной.

Максим Морозов: Вопрос, который я задаю аналитикам, участникам рынка, промышленникам, но на который мне никто до конца так и не смог убедительно ответить: почему «Кировский завод» до сих пор самостоятельный, а не вошёл в состав госкорпорации «Ростех»?

Егор Носков: Я думаю, что если бы за 17 лет управления в качестве генерального директора «Кировского завода» Георгий Семененко распродал бы его по частям, как многие от него ожидали, или снёс его бы и построил жилой комплекс, или прекратил бы производство тракторов, которое сосредоточено на «Петербургском тракторном заводе», который является флагманом тракторостроения современной России, или каким-то образом прекратил бы заниматься производством, то, возможно, мы бы увидели попытки этот завод передать в более понятные государству руки с использованием тех или иных механизмов. Но поскольку на сегодняшний день виден результат, что в стране, где практически все гиганты сопоставимого размера просто прекратили своё существование, обанкротились или пали жертвой корпоративных конфликтов, «Кировский завод» производят сейчас, например, современных тракторов тяжёлого класса больше, чем когда бы то ни было в постсоветской истории и является практически доминирующей компанией на рынке тяжелых тракторов для сельского хозяйства в России и многое экспортирует за рубеж. Предприятия, входящие в группу «Кировский завод», такие как «Киров-Энергомаш», который в новейшей современной истории после двадцатилетнего перерыва изготовил турбины для наших современных атомных ледоколов. Я думаю, это говорит о том, что свою государственную роль «Кировский завод» выполняет и без того, чтобы быть государственным предприятием.

Максим Морозов: Последний вопрос. Егор, чем вы любите заниматься в свободное время, и как хобби помогает в работе?

Егор Носков:

У меня есть единственное серьёзное увлечение — это кино. Я годы коронавируса, когда не было технической возможности передвигаться, посвятил изучению кинобизнеса и даже проинвестировал в один британский фильм, который должен выйти на экраны в этом году. Он уже, по-моему, снят и смонтирован. Я там являюсь одним из соинвесторов. Это малобюджетное кино.

Максим Морозов: Если не секрет, как называется фильм, о чём он?

Егор Носков: Фильм называется «A bit of light», это драма, полностью снятая в Британии. В ней задействованы два ведущих актёра: Анна Пэкуин, имеющая Оскар за фильм «Пианино», и Рэй Уинстон, который российскому зрителю наиболее знаком по фильму «Беовульф» Роберта Земекиса, где он играл Беовульфа. Фильм грустный, про героиню Анны Пэкуин, которая пытается вернуться к нормальной жизни после семейной трагедии, пытается победить свой деструктивный образ жизни через поддержку своего отца, которого играет Рэй Уинстон, и через знакомство с соседским мальчиком, который, возможно, станет новой звездой-подростком, потому что сыграл он замечательно. Фильм должен выйти осенью этого года, он уже полностью готов.

Максим Морозов: Егор, огромное спасибо! Как всегда, интеллектуальное удовольствие от общения с вами.

Егор Носков: Спасибо! Взаимно, Максим!