Число оправдательных приговоров в суде присяжных остаётся стабильным на протяжении последних лет, написала член президентского Совета по правам человека Ева Меркачёва в «Московском комсомольце». Однако за первое полугодие был отменён практически каждый пятый оправдательный вердикт. Тем не менее на фоне общей статистики, когда профессиональные судьи выносят менее 1% оправдательных приговоров, развитие суда присяжных представляется принципиальной задачей. Подробнее об этом — в интервью шеф-редактора Business FM Петербург Максима Морозова с автором профильного исследования, ведущим научным сотрудником Института проблем правоприменения Екатериной Ходжаевой.
Максим Морозов: Вы уже не первый год занимаетесь исследованиями функционирования суда присяжных в России. О каких основных тенденциях можно говорить в последнее время относительно работы присяжных в нашей стране?
Екатерина Ходжаева: В середине 2018 года суды присяжных стали доступны на уровне судов районного звена. Эта максимально расширило сферу юрисдикции данной формы судопроизводства. До этого суды присяжных были возможны только на уровне судов субъектов, люди в основном рекрутировались из жителей региональных столиц. Сейчас практически в каждом населённом пункте, только если это не совсем удалённые уголки, возможен рекрутинг в присяжные.
Максим Морозов: Но по закону это право, а не обязанность: можно отказаться и не приходить.
Екатерина Ходжаева: Да. В России нет обязательности участия в суде присяжных: люди могут добровольно отказаться и не получить за это никакого штрафа. В отличие, например, от европейских стран. Вернёмся к трендам.
Число дел и ходатайств в судах присяжных выросло в три раза. Именно за счёт районного звена. На уровне областных судов ничего не изменилось: там как было 200-300 дел в году, так и осталось. На уровне же районных судов число дел значительно увеличилось: 500-700 в зависимости от года.
Защита рассматривает суд присяжных как инструмент, чтобы либо доказать невиновность, либо обеспечить лучшее вменение. Нужно помнить, что суд присяжных — это не всегда про оправдание: часто сторона защиты настаивает на переквалификации на менее тяжкий состав. Люди, которые приходят в суды, оправдывают на два порядка чаще, чем профессиональные судьи. Одновременно с этим судебная система этот инструмент не любит, потому что контроль над исходом дела уходит в руки обычных граждан. Это не нравится ни профессиональным судьям, ни профессиональным обвинителям. Судейская система — так или иначе — разработала два основных механизма, чтобы суда присяжных в стране было поменьше.
Максим Морозов: Ничто не мешает, и практика нам подсказывает, что решения коллегии присяжных зачастую отменяются во второй инстанции.
Екатерина Ходжаева: Не все, только оправдательные.
Мы не знаем точной статистики по конкретным делам, но за 2023-й год число вынесенных оправдательных решений к числу отменённых оправдательных вердиктов присяжных максимальное. В начале, в 2019-м году, эта цифра была равна 50%, потом начала расти и достигла примерно 60-62%. Теперь соотношение равно 70%. Дела отправляются на второй круг и уже там чаще всего заканчиваются обвинением.
И пока дело не «проползёт» два-три раза, судебная система отказывает. За редким исключением. Бывает, что решение остаётся прежним. Второй механизм — это «наказание за суд присяжных». Да, присяжные оправдывают 27-29% дел, но остальные 70% получают обвинительный вердикт. И не всегда в пользу переквалификации: иногда позиция обвинителя устаивает. В этом случае статистически чаще подсудимые получают более строгое наказание от профессионального судьи, который рассматривает вопрос о санкции, чем если бы дело рассматривалось профессиональным судом без присяжных. Это явление существует практически во всех юрисдикциях, не только в России: по-английски называется «jury trial penalty» или «наказание» за выбор судопроизводства. Как отмечается, это явление связано с двумя вещами.
Во-первых, судьи в России, как и везде в мире, «наказывают» подсудимых, которые выбирают суд присяжных, из-за возникновения многочисленных проблем — суд присяжных было сложно организовывать, эта форма судопроизводства требовала много ресурсов и стоила дорого. Поэтому ты и получишь больше! Во-вторых, через этот механизм судьи посылают сигнал всем остальным потенциальным подсудимым, которые могли бы выбрать суд присяжных, — смотрите внимательно: если вдруг вас обвинят, то вы получите значительно больший срок.
Статистически по части первой 105 статьи УК РФ, простое убийство, профессиональные судьи дают срок восемь лет или меньше в 54% случаев. Это свежая статистика Судебного департамента за первые полгода 2024 года. А если обвинительный вердикт вынесли присяжные, то такой срок получит только треть подсудимых.
Максим Морозов: Как присяжные относятся к различным заключениям экспертных служб, которые рассматриваются в процессе?
Екатерина Ходжаева: Это очень интересный момент.
Как ни странно, сегодня экспертиза — это царица доказательств. УПК, конечно, склоняет судью в равной мере взвешивать доказательства. Однако судьи чаще отвечают, что именно экспертиза является для них основным доказательством по делу. Следователи в личных беседах также рассказывают, что «как эксперт напишет, так мы и будем квалифицировать», «зачем мы будем спорить с профессионалом»? Для профессиональных судей и следователей эксперт — это ключевой участник расследования уголовного дела.
В судах присяжных всё немножко иначе. Это, кстати, тоже точно такая же проблема для всех юрисдикций мира: как донести до присяжных слова эксперта так, чтобы они были более весомы, чем остальные доказательства. Потому что для присяжных эксперт не является таким большим авторитетом. Например, объяснить присяжным, какие сложные расчёты лежат в основе ДНК, очень сложно. Профессиональному судье ничего объяснять не надо: он один раз разобрался и уже понимает, что такое генетический анализ и какие у него есть ограничения. Потому что их очень много: не всё можно доказать на 100% доказать, всегда есть вероятность. До присяжных это донести сложнее.
Максим Морозов: Какие инструменты популяризации института суда присяжных могли бы быть эффективными или уже показывают свою эффективность?
Екатерина Ходжаева: Конечно, надо всячески рекламировать такие суды, показывать их, рассказывать о них. Здесь, правда, есть обратная сторона.
Например, такие передачи, как «Час суда», в которых всё решается за один час, работают в обратную сторону. Когда присяжные приходят и узнают, что им надо будет присутствовать в процессе месяц, то они отказываются.
Второй момент — это политика отмены оправдательных вердиктов. Она должна быть пересмотрена. Потому что если в маленьком населённом пункте люди пришли, вынесли решение, то об отмене этого решения становится известно всем. Это очень сильно фрустрирует людей идти дальше. Не во всех регионах решена проблема с оплатой работы присяжных. Бывают случаи, когда деньги приходят через полгода.
Максим Морозов: В ваших экспертных интервью или в разговорах с коллегами встречалась ли информация о попытках надавить на присяжных, запугать их или повлиять на их решения незаконными методами?
Екатерина Ходжаева: Такое бывает очень часто, вы можете погуглить и найти подобные дела. Иногда даже отменяют вердикты на основе того, что будто бы было оказано давление. Здесь нужно сказать о неравенстве сторон: обо всех этих фактах легче узнают обвинители. Не секрет, что почти за каждым таким присяжным ведётся наблюдение. Конечно, их нельзя прослушивать. Но такие факты могут стать известными: их могли о чём-нибудь просить, им могли звонить, с ними могли встречаться. Присяжный может сказать об этом председательствующему судье, но подчеркнуть, что это никак не повлияет на его решение, он все предложения отклонил. Тогда такой присяжный остаётся в коллегии, потому что он честно и открыто про это рассказал. Если же они умалчивают, то у обвинителей возникают сомнения. И тогда это становится одним из аргументов в апелляционной инстанции, чтобы отменить такой вердикт. Якобы было оказано давление, были звонки, встречи, но человек об этом не сказал. А у стороны защиты нет оперативно-розыскных полномочий. Адвокаты могут узнавать об этом случайно.
Максим Морозов: Есть ли в этом смысле запрос на усиление госзащиты присяжных?
Екатерина Ходжаева: Де-юре они — судьи. В этот период времени их нельзя досматривать, арестовывать. Формально юридически гарантии у них есть. Они считаются судьями после того, как принесли присягу, и до момента вынесения вердикта.
Максим Морозов: На языке силовиков они — спецсубъекты.
Екатерина Ходжаева: Да, но это не всегда понимают даже в некоторых судах.
Я видела, как при входе в зал судебные приставы досматривают присяжных как обычных визитёров! Получается, что даже сама судебная система не вполне понимает их статус.