ИРИНА ПРОХОРОВА: Про «новую этику», домашнее насилие и «скопинского маньяка»

Интервью Ксении Собчак со «скопинским маньяком», скандал вокруг кинофестиваля «Артдокфест», выступление студентов против дискуссии с режиссёром Ильёй Хржановским, а также заявления о харрасменте, череду которых пополнил рассказ певицы Манижи. В России происходит становление так называемой «новой этики», которая заставляет общество пересмотреть отношение к сексуальному и домашнему насилию, ущемлению прав по национальному и половому признакам. Неразвитость законодательной базы – в отличие, например, от США – придаёт обсуждению спекулятивный характер. В результате ложно понятая «новая этика», изначально направленная на защиту прав пострадавших, может сама приобретать черты тоталитаризма. О трансформации общественного сознания – в интервью шеф-редактора Business FM Петербург Максима Морозова с главным редактором журнала «Новое литературное обозрение» Ириной Прохоровой на круглом столе, который состоялся в Европейском университете.

Максим Морозов: Часто «новая этика» связана либо с левой идеологией, либо с проявлением тоталитаризма. Насколько обоснована эта связь, и как вы для себя определяете понятие «новой этики»?

О «НОВОЙ ЭТИКЕ»

Ирина Прохорова: Как все новые определения, их можно трактовать как угодно. Я пытаюсь рассматривать сам феномен «новой этики» как очень важный и позитивный феномен в современной российской жизни. Наконец в российском обществе начинается серьезный разговор об этических нормах. О том, что произошел сбой этической системы координат, чему долгое время не придавалось серьезного значения. Общество пытается разобраться в важнейших фундаментальных началах существования, которые позволяют гражданам, так или иначе, найти платформу для консенсуса. Это в нашей стране, по-моему, сейчас отсутствует. Мы видим огромное количество разных социальных групп, явлений, которые постоянно враждуют друг с другом.

И поиск этой платформы, этой базы солидарности – для меня это и есть «новая этика».

Разумеется, многие явления пришли из других стран. Во всяком случае, не то, чтобы у нас самих этих феноменов не было, просто названия для этого не было. Мы о феномене домашнего насилия, конечно, знали, но это никогда не было темой публичной дискуссии, это считалось запретной и постыдной темой.

Максим Морозов: Как можно избежать уклона, перекоса – мы видим, и даже появился такой глагол – «дотолерантились». Когда в Европе с помощью феминисток сводят счеты и кого-то увольняют, подсиживают, политики недобросовестные часто этим пользуются. И в России мы видим проявления хейтинга, буллинга. Как найти здесь компромисс? Мы видим, что идет становление «новой этики», но есть некие уклоны и перекосы.

Ирина Прохорова: В любом нестабилизировавшемся процессе всегда есть перекосы в разные стороны.

Мне кажется, произошла демонизация западного образа жизни в очередной раз, как часто у нас в России происходит, и совершенное, мне кажется, передергивание очень важных социальных процессов.

Давайте мы посмотрим, почему вообще возникли эти разные направления мысли, которые мы называем «новой этикой». Просто потому, что:

• мир очень резко изменился
• это невероятная социальная и физическая мобильность людей
• это появление огромного количества разных этнических, культурных и социальных групп внутри одного общества
• огромные изменения в научных представлениях о жизни, научно-технический прогресс.

Все это заставляет людей пересматривать образ жизни, который очень сильно уже отличается от того, что был даже 30 и 40 лет назад. И все это порождает необходимость как-то объяснить, что с нами происходит. Потому что старые привычные нормы уже не работают, а новые еще как бы не созданы. И мы находимся вместе со всем миром в таком сложном процессе трансформации, который усугубляется еще и тем, что называется распадом Советского Союза в 1991 году, когда просто вся система рухнула. Поэтому у нас это происходит особенно драматично,

но на самом деле, сколько бы сейчас официальные пропагандисты ни ругали Запад, мы, в общем, вполне колеблемся вместе со всем миром.

Максим Морозов: Как уйти от советского партсобрания, от хейтинга в интернете – как себя вести человеку?

Ирина Прохорова: Давайте смотреть правде в глаза, что российское общество с трудом избавляется от печального наследия – то, что я называю культурой насилия.

У нас от государственных решений до взаимоотношений в семье привычно решается принуждением и насилием.

У нас сложные вопросы решаются по принципу «к стенке», уволить, запретить, не пущать. Так же, как и сложные процессы, которые идут в семье, меняются гендерные роли, социальные роли между мужчиной и женщиной. Как правило, мы видим, это пытается решаться путем насилия, чаще всего мужчины над женщиной, потому что они не очень понимают функции, что такое муж и что такое жена в семье. Это все печально, но это не продуктивно.

С другой стороны, наше общество устало от этого насилия, оно хочет более гуманного существования.

И я думаю, то, что происходит в рамках обсуждения «новой этики» – мне кажется, что это и есть способ, возможность найти более гуманные способы решения проблем.

Максим Морозов: Яркое проявление – их много можно вспомнить –ситуация с интервью со «скопинским маньяком». Мне кажется, что это интервью должно быть, кто хочет – посмотрит, а кто не хочет – не посмотрит, дискуссии, наверное, не должно было быть. Но, тем не менее, полярно разделились мнения. Вы какой точки зрения придерживаетесь, и как нам вести себя в рамках новой этики, как правильно относиться к такого рода феноменам?

О «СКОПИНСКОМ МАНЬЯКЕ» И КСЕНИИ СОБЧАК

Ирина Прохорова: Я думаю, что проблема интервью «скопинского маньяка» не в том, что вообще интервью бралось, а какие цели ставились. Как сказала сама Ксения Собчак, она хотела показать «лицо зла». Так вот, самый интересный момент, что эта цель была не только не достигнута, а была достигнута цель противоположная. Фактически, этого человека сделали культурным героем. Почему? Не потому, что Ксения не справилась с задачей, она опытный интервьюер, а от этой традиции насилия, которая пронизывает наше общество. Потому что в нашей стране до сих пор – это мы видим даже в законодательстве – право сильного. Вот декриминализация домашнего насилия: кто виноват – сама жертва. Она довела человека до того, что он ее бьет.

То есть, мне кажется, интервьюер спасовала перед фигурой насильника. Она как бы пошла на поводу у него вместо того, чтобы раскрыть ничтожность этого человека.

И, более того, у нас совершенно ошибочно все сексуальные преступления, харрасмент и так далее, связывают с эротикой и сексом, что сразу уводит людей от главной проблемы – это не секс, это не вожделение.

Насилие в отношении женщины – это унижение человеческого достоинства. В этом смысле это равнозначно издевательству над солдатами в армии, насилию в тюрьмах.

Потому что унизить человека, конечно, можно и ментально, но, как мы видим, главный момент насилия – это унижение физическое. Поэтому если мы хотим показать «лицо зла», надо понимать, что никакого отношения к сексу все это не имеет, потому что это наслаждение властью над беззащитной жертвой, это торжество ничтожества, которое, унижая, чувствует себя вершителем мира. А интервью строилось на смачных описаниях, как человек насиловал, и аудитория это смотрит.

Мне кажется, никаких разных мнений здесь быть не может. Если мы не можем преодолеть эту идею и показать, что насильник – ничтожество, лучше не брать интервью, с моей точки зрения.

Да и вообще, в нынешних медиа нужно ли показывать таких людей, давать им слово? Я не знаю ответа, но, правда, мне кажется, это большая проблема. Получается, что достойным людям мы не даем достаточное медийное освещение, а ради такого легкого ажиотажа мы фактически легитимизируем. Это легитимация насилия – то, что произошло. Вот здесь, мне кажется, и кроется парадокс, который, наверное, мы до сих пор серьезно не пытаемся разобрать, сформулировать свои другие принципы гуманистического существования.