Прокуратура: мелкие взятки чаще других берут сотрудники полиции, ФСИН и педагоги

Петербург не вошёл в топ регионов по уровню коррупции. Верхние строчки в «рейтинге» генеральной прокуратуры заняли Москва, Татарстан и Ставропольский край. В 2020 году в России обвинительные приговоры за коррупционные преступления были вынесены в отношении девяти тысяч человек. Как пишет РИА «Новости», реальный срок лишения свободы получили примерно 18% осуждённых, условный – 35%, 40% заплатили штраф. Мелкие взятки чаще других берут полицейские, педагоги и сотрудники уголовно-исполнительной системы. Статистику коррупционных преступлений шеф-редактор Business FM Петербург Максим Морозов обсуждает с директором «Трансперенси Интернешнл – Россия» (организация признана иноагентом) Ильёй Шумановым и полковником юстиции в отставке, адвокатом Денисом Бушуевым.

Максим Морозов: Какова механика сбора информации, которую выдает прокуратура?

О СТАТИСТИКЕ И «ПАЛОЧНОЙ СИСТЕМЕ»

Денис Бушуев: Механика сбора информации очень проста. Так или иначе, это подведение статистических итогов,

каждое уголовное дело, каждое преступное событие отражается в статистике.

Каждый следователь или дознаватель, возбуждая уголовное дело, сдает так называемую «статистическую карточку». И в этой форме указываются данные о преступлении. Из этих данных и формируется пул информации.

Максим Морозов: Учитывая определенное количество латентных преступлений, то, что не все регистрируется, как расценивать официальные цифры, которые дает Генеральная прокуратура?

Илья Шуманов: Надо понимать, как происходит измерение эффективности работы тех или иных подразделений правоохранительных органов. Во многих государственных органах сохранилась палочная система, которая подразумевает под собой ежегодное увеличение статистики. Хотя бы на небольшой показатель, но она должна расти. Количество раскрытых преступлений, количество выявленных преступлений. По сути, это превращается в некую гонку без оглядки на реальное положение, связанное с состоянием преступности в том числе.

Часто речь идет просто о штуках выявленных преступлений, а не о выявленных преступлениях, которые касаются тех или иных отраслей, самых коррупционных направлений, которые есть, либо сложно расследуемых преступлений.

Расследование одного простого преступления дает статистику по какому-то отдельному показателю, условно, взятка. Например, расследование организации преступного сообщества, которое было достаточно трудно доказать, в ходе расследования трудно идентифицировать такие преступления — тоже дает единицу. Исходя из этого, насколько я понимаю, сотрудники, в том числе правоохранительных органов ориентируются на палочный метод, который мы все знаем. Он является, наверное, бичом для всей уголовной, уголовно-процессуальной системы.

Максим Морозов: Денис Валерьевич, вы, как выходец из правоохранительной системы, скажите, почему не удается изжить палочную систему? Почему до сих пор KPI во многих правоохранительных органах, как сами сотрудники признаются — это число возбужденных уголовных дел?

Денис Бушуев: Я думаю, что даже великие умы над этим, скорее всего, бились, и ни к какому разумному выводу не пришли. Пока, пожалуй, это остается самым эффективным, возможным способом оценки деятельности правоохранителей. Потому что там очень много проблемных моментов, где можно что-то приписать, что-то, наоборот, не дописать. В целом, относительно объективную картину именно по выявлению преступлений это, так или иначе, отражает.

Да, действительно, палочная система есть. Требования к ней определенные тоже есть. Лучше пока, я так понимаю, никто еще ничего не придумал. Все стонут от нее. Я вам гарантирую, что если взять каждого правоохранителя, каждого правоприменителя, все будут стонать. Но пока лучше никто ничего не придумал.

Максим Морозов: Как в таком случае оценивать официальные цифры? Они завышены, потому что палочная система и требуются некие показатели, либо они занижены? Насколько корректно они отражают ситуацию с коррупцией в регионе?

Денис Бушуев: В целом отражают. Не надо путать общее понятие «коррупция» и выявленные преступления. Это просто статистика, которая говорит о том, что преступлений, предусмотренных ст. 290 УК, выявлено столько, окончено столько и направлено в суд. Статьи 291, 285, 286 УК — вот только и всего. Это просто оценка или показатель, который отражает эффективность работы правоохранительных органов. Это, скорее всего, не имеет ничего общего в целом с таким явлением, как коррупция.

Максим Морозов: Илья, скажите тогда, как считать?

Илья Шуманов: Очень хороший вопрос. Когда мы любое социальное явление, в том числе девиантное (прим. ред. это устойчивое поведение личности, отклоняющееся от общепринятых, наиболее распространённых и устоявшихся общественных норм), пытаемся измерить, мы должны понимать, что есть вершина айсберга, которую мы видим, видимая часть преступлений или коррупционных правонарушений, которые выявляют, и есть подводная часть. Разумеется, люди, которые совершают уголовное преступление коррупционной направленности, стараются быть незамеченными, иначе бы у нас тюрьмы были переполнены. Являются ли эффективным мерилом статистические данные?

Статистические данные отражают реальную картинку, как работает правоохранительная система, даже не эффективность работы правоохранительной системы, а просто статистику правоохранительных органов, как они выявляют и как расследуют уголовные дела.

Как мне кажется, надо смотреть на ситуацию со стороны оценки эффективности, удовлетворенности со стороны граждан и общества деятельностью правоохранительных органов. Я не хочу пытаться навязать какую-то совершенно нелепую картинку, но сотрудники правоохранительных органов, оторванные от общественного контроля, которые абсолютно не связаны с реальным положением дел у себя в регионе, разумеется, завязаны только на статистику, на которую они опираются и представляют своему руководителю.

Насколько они эффективно расследуют уголовные дела, насколько они принимают уголовные дела к производству, насколько они эффективно выявляют уголовные дела — об этом речи не идет.

Исходя из этого, мне кажется, интересные примеры стран, где существует, например, выборность прокуроров или выборность шерифов, которые занимаются обеспечением деятельности правоохранительных органов. Либо локализация сотрудников полиции на местном уровне, чтобы они были подотчетны гражданам либо местным советам депутатов. Это, мне кажется, должно было бы стать неким их приземлением и необходимой возможностью опираться не на статистические данные, а на подотчетность перед теми группами населения, с которыми им приходится взаимодействовать и которые их назначают на эти должности.

Максим Морозов: Как бороться с коррупцией? Мы знаем пример Китая, где есть смертная казнь, но коррупция только растет в прогрессии, людей не пугает даже высшая мера наказания. Может быть, все-таки обязать чиновников отчитываться, заполнять декларации не только о доходах, но и о расходах?

О КОРРУПЦИИ

Денис Бушуев: Возможно, да, действительно следует отслеживать вопросы расходов. Но это уже и так делается. Посмотрите, органы прокуратуры так или иначе занимаются проверками этих фактов, выявляют имущество чиновников, которое несоразмерно их доходам. Такая работа тоже ведется. Просто, может быть, где-то не хватает в должной мере усилий. Вопрос только в реализации.

Максим Морозов: На практике в чем сложность расследования, раскрытия коррупционных преступлений?

Денис Бушуев: Наверное, сложно выявить группу сложностей. Вопросы доказывания, вопросы выявления, вопросы достаточности этих доказательств, правильности оценки с правовой точки зрения, с точки зрения применения уголовного права.

Есть ситуации, которые, так сказать, около преступные, но в итоге преступлениями не являются, а восприниматься не специалистами, не профессионалами в области юриспруденции, будут как «коррупционная составляющая» — любят у нас использовать это словосочетание.

Некое явление, которое сейчас модное, и активно используется в бытовом обиходе. Тем не менее, это, скорее всего, не будет связано с преступлением, которое будет описано в УК. Проблем может быть масса.

Во-первых, конечно, противодействие самих коррупционеров, и сами коррупционеры — гораздо более квалифицированные люди, чем обычные бытовые преступники. Они прекрасно понимают, что делают, и понимают, каким образом скрыть свои преступные действия, тем самым существенно осложнить работу оперативных сотрудников и сотрудников органов предварительного следствия.

Максим Морозов: Илья, скажите, насколько качественно, на ваш взгляд, прописано антикоррупционное законодательство, и как с ним соотносится правоприменительная практика? Мы же знаем, что как посмотреть — либо законы плохие, либо правоприменительная практика хромает.

Илья Шуманов: У нас страна юристов, и могу сказать, что все высокопоставленные чиновники в нашей стране, большинство из них — это выходцы из правоохранительных органов либо люди, связанные с этими профессиями.

Законы написаны на достаточно высоком уровне, их достаточно много, они практически покрывают все пространство антикоррупционной политики за исключением отдельных элементов, которые почему-то не покрыты — например, защита заявителей о коррупции. Правоприменительная практика — наверное, является ключевой проблемой того, как применяются те или иные нормативные акты.

И то количество инородных включений в законы, назовем это так, которые регулярно у нас добавляются.

Максим Морозов: Что вы имеете в виду?

Илья Шуманов: Оговорки, дополнительные условия или обстоятельства, которые разрешают не исполнять законодательство. Например, депутаты Государственной Думы опять обсуждали возможность избежать ответственности для коррупционеров в случае, если они попадают в какие-то особые условия, какие-то форс-мажоры. Мы понимаем, что это достаточно абсурдно, нигде за рубежом такие практики не используются.

В России для коррупционеров придумывают особые обстоятельства, форс-мажоры, и, разумеется, это выглядит достаточно абсурдно. Какой форс-мажор и причем здесь коррупция? И вот эти оговорки, эти обстоятельства или широта административного усмотрения, когда надзирающим либо правоохранительным органам разрешено, например, применить меру ответственности в отношении того или иного чиновника в виде замечания или увольнения с занимаемой должности — это достаточно широкая вилка, которая часто отдана на усмотрение работодателя.

Соответственно, это позволяет многим чиновникам избегать ответственности. То же самое мы можем сказать, смотря на криминальную статистику, какое количество уголовных дел коррупционной направленности заканчивается реальным лишением свободы. Денис Валерьевич не даст соврать — это не сильно большое количество уголовных дел. Большое количество дел заканчивается условными сроками либо штрафами, либо иными санкциями.

Денис Бушуев: Мне представляется, что инструментарий, который есть сейчас в распоряжении правоохранителей, более чем достаточный. Правоприменительная практика — может быть, ее можно каким-то образом регулировать, но я как адвокат не могу сказать, что нужно жестче браться за людей, которые совершают коррупционные преступления.

У нас каждое уголовное дело — это достаточно уникальный случай. Надо всегда разбираться в каждой конкретной ситуации. На данный момент, мне кажется, что правоприменительная практика относительно адекватна применению тех законодательных норм, которые сейчас существуют.

Максим Морозов: Сколько в среднем расследуется одно коррупционное преступление?

Денис Бушуев: Непредсказуемая вещь. Зависит от массы факторов, зависит от количества оперативных материалов, все это, как правило, сопровождается длительными экспертными исследованиями. Опять же, позиция лица, которое привлекается к уголовной ответственности, тоже имеет существенное значение. Все это может приводить к тому, что расследоваться уголовное дело будет от трех недель или месяца, если это простая дача взятки, при которой лицо полностью признает свою вину и готово сотрудничать и все объяснять и подтверждать. Либо годами можно расследовать некоторые преступления.

Максим Морозов: Существует ли взаимосвязь — допустим, если богатый регион, много финансовых потоков, то он в топе, бедный и депрессивный регион — меньше коррупции?

Илья Шуманов: Да, есть, только я бы включал несколько факторов.

• Не только богатство региона и наличие финансовых потоков, которые внутри, или бюджет,
• и население, которое проживает в количественном составе,
• и количество правоохранительных органов, штатная численность этих людей,
• и наличие тех или иных органов власти.

Например, федеральный центр Москва и Московская область — это в любом случае будет скопление чиновников и, соответственно, преступления коррупционной направленности будут чаще происходить там. Аналогичная история, связанная с региональными центрами или центрами округов. Например, Ставрополь является столицей Южного федерального округа — вот он и попал в статистику, в то или иное количество регионов, Краснодар в топе находится, один из центральных узлов, где большое количество госорганов скапливается и госучреждений, предприятий. Конечно же,

значительная роль в количественном составе преступлений, которые выявляются — в том числе и эффективность работы правоохранительных органов.

Где-то количество раскрытых преступлений, направленных в суд, больше, а где-то меньше. Что касается конкретных специальностей, которые Генеральная прокуратура указала, что эти люди больше всего подвержены коррупционным преступлениям как получающие взятки, то это касается мелкого взяточничества. Преступления коррупционной направленности, скорее всего, необходимо переводить из коррупционных преступлений в коррупционные проступки.

Максим Морозов: Это так называемая «бытовая коррупция»?

О «БЫТОВОЙ КОРРУПЦИИ»

Илья Шуманов: Абсолютно верно. И, разумеется, ведется расследование уголовных дел даже не следователями, а дознавателями.

Максим Морозов: МВД.

Илья Шуманов: И очевидно, когда мы говорим про взятку в виде бутылки крепкого алкоголя стоимостью 5 тыс. рублей, которую дарят врачу — а у нас, между прочим, в статистике Судебного департамента Верховного суда есть отдельная категория преступлений, до 500 рублей — можно представить, что это за люди, которых судят.

Вся система правоохранительных органов начинает вращаться по цепочке для того, чтобы расследовать уголовное дело в 500 рублей.

Максим Морозов: Неотвратимость наказания, Илья.

Илья Шуманов: Я понимаю, что неотвратимость наказания, но, сколько человеко-часов, сколько бюджетных рублей мы потратим на то, чтобы следователь, дознаватель, прокурор, судья, все остальные по цепочке прошли? Тяжесть этого преступления мне кажется неочевидной. Если мы говорим про подобные преступления, то они должны быть прекращены.

Когда наша криминальная статистика говорит, что учителя — главные коррупционеры в нашей стране, я не видел ни одного обыска или уголовного дела, где миллиарды рублей в мешках стоят у учителя какой-то средней школы, а вот у полковника департамента экономической безопасности Захарченко, эти миллиарды почему-то находятся.

Такие вещи очень важно проговорить вслух, и все-таки не бить слабозащищенные группы населения, которые Генеральная прокуратура называет ключевыми коррупционерами.

Максим Морозов: Насколько велик риск оказаться фигурантом коррупционного дела, будучи вообще ни при чем?

Денис Бушуев: Я думаю, что маловероятно, поскольку так или иначе дыма без огня не бывает. На моей практике и на моей памяти не было случаев, которые бы так отложились, чтобы человек был совершенно ни при чем, чтобы не было никаких оснований его подозревать и все случайно получилось, или был злонамеренный умысел у правоохранителей создать трудности в жизни служащего, чиновника — не было такого совсем.

Илья Шуманов:

Заказные уголовные дела до сих пор существуют. Мне хотелось бы думать, что их становится с каждым годом все меньше, но официальной статистики мы, разумеется, по этим вещам не знаем и не узнаем.

То, о чем говорит Денис Валерьевич про дым без огня — речь идет в первую очередь о токсичности бюджетных денег.

Любое лицо, получающее бюджетные деньги, напрямую, либо как посредник, либо как конечный исполнитель той или иной государственной слуги, потенциально становится в цепочку подозреваемых или свидетелей уголовного дела. Даже если он эффективно потратил денежные средства, и у него есть подтверждающие документы, его можно все равно каким-либо образом обвинить в совершении этого коррупционного преступления.

Примеров море! Предприниматели, которые находятся в СИЗО по экономическим статьям, когда они эффективно тратили деньги, и у них есть подтверждающие документы, тоже есть. Денис Валерьевич как адвокат может, наверное, рассказать о таких отдельных случаях, когда люди — едва ли можно назвать их преступниками, может, у них какие-то нарушения в отчетности есть — такие люди все равно оказываются в качестве преступников. Надо понимать, что у нас есть какое-то количество преступлений, когда силовики являются инициаторами тех или иных мероприятий, и оперативных, и следственных. Разумеется, не будем говорить, что у нас сама система правоохранительных органов настолько плохая и коррумпированная, но отдельные элементы в этой системе действительно дают сбой. И мы видим примеры, когда существует уголовное преследование коррупционеров в погонах, об этом надо тоже помнить.

Максим Морозов: Коллеги, резюмирую наш разговор: как говорил Бенджамин Франклин, неизбежна лишь смерть и налоги. Получается, что и коррупция тоже неизбежна, не изжить ее совсем?

Илья Шуманов: Мне кажется, что

коррупция следует за человеческой алчностью, а победить человеческую алчность невозможно.

Вопрос мировоззренческий и воспитательный, скорее. Образовательные проекты, направленные на воспитание в детях, в студентах, в школьниках нулевой толерантности к коррупции — это, мне кажется, задача на ближайшие 10-15 лет в нашей стране, чтобы что-то изменить системно с коррупцией.

Максим Морозов: В любом социологическом опросе кого ни спроси: ты против коррупции? Конечно, все против коррупции. А на дороге 5 тысяч дать, чтобы тебя отпустили, и ты дальше поехал — все вроде как: слава богу, что есть такая возможность.

Денис Бушуев: Каждый хочет использовать, скажем так, чит-коды в своей жизни. Я, наверное, соглашусь, воспитывать надо. Я не говорю о том, что текущее поколение уже напрочь прогнило — масса достойных людей существует. Илья совершенно прав в том смысле, что должно быть воспитание с абсолютным отсутствием толерантности к коррупционным проявлениям, которые существуют.