ИТОГИ НЕДЕЛИ: «Удалёнка» для школьников, QR-коды для общепита, дорогие ПЦР-тесты

Максим Морозов: Ника, привет! Рад тебя слышать!

Ника Стрижак: Максим, приветствую, добрый день!

Максим Морозов: «Удалёнка» для школ и вузов: как преодолеть основные сложности?

Ника Стрижак: Действительно, сложности есть. Мой сын учится на втором курсе, мы поняли всю «прелесть» ещё первых локдаунов. Полтора года учимся в онлайне и я, мягко говоря, сержусь по этому поводу. Никто не сделал выводы о том, какого качества образование получают дети. У нас есть преподаватели, которых студенты вживую, по-моему, ни разу не видели.

Максим Морозов: Шутки-шутками, но платники уже поднимали вопрос, дескать: «Мы платим за очное обучение, а не за онлайн-курсы!»

Ника Стрижак: Да, это очень серьёзная история. Понятно, что все страдают, не хочется ни с кем ссориться. Но, честно говоря, это проблема.

У меня складывается ощущение, что для многих удалённый формат даже удобнее: не надо одеваться, ехать, читать студентам лекции – сел на родной диван, кошка рядом, цветочки – читаешь лекцию из дома. Меня настораживает то, что люди привыкают, потому что им это удобно. Не надо уборщицам и гардеробщицам платить. Ещё и электроэнергию сэкономим!

Большинству людей всё равно нужно общение в аудитории, они заряжаются друг от друга. С одной стороны, «дистанционка» приучает к самостоятельности, с другой — я смеюсь: хорошие будут специалисты, «вышедшие из леса» – инженеры, учителя – не видели людей пять лет, приходят, говорят: «Здравствуйте, мы пришли к вам работать!» Я всё-таки надеюсь, что эта история не будет длиться три года.

Максим Морозов: Резюмируя, как это всё аукнется и на результатах ЕГЭ и в принципе на качестве образования?

Ника Стрижак: Я боюсь, что может аукнуться. ЕГЭ — вообще вещь очень сложная. С другой стороны, многое делается вопреки. В моём случае нормальной студенческой жизни (опоздать, приехать ко второй паре или прогулять) не было. Я всю жизнь работала и училась. Рано начала работать, благо работы всегда были творческие. Поэтому, я знаю, что можно получить знания и стать приличным специалистом, не болтаясь пять лет в вузе.

Максим Морозов: Ещё одна тема — сравнительно строгие санитарные ограничения для бизнеса в Петербурге, в том числе – пресловутые QR-коды и «комендантский час» для кафе и ресторанов. Кажется, что здесь сложно найти компромисс.

Ника Стрижак: Сложно. Но я надеюсь, что таких больших локдаунов, какие мы видели раньше, больше не будет. Сейчас Владимир Путин сообщил, что вообще хотят снять ограничения для контактных людей, что достаточно странно. Казалось бы, если люди попали в среду заболевших, то их надо ограничить, потому что они могут эту заразу притащить на работу или в школу. Какие-то послабления всё-таки есть. Что касается QR-кодов, я понимаю, что идут огромные споры.

Мера «комендантского часа» выглядит нелогично. Если вы итак кормите посетителей или показываете кино или спектакли только для людей с QR-кодами, то почему они не могут в два часа ночи легально выпить? Непонятная история.

По вопросу QR-кодов идут большие бои не только у нас, но и в Европе. Это мера скорее организационная, воспитательная, неприятно жёсткая – специально для того, чтобы стимулировать людей к вакцинации.

У меня есть QR-код. Я вас уверяю, что вообще нет никакой головной боли. Пошёл в кино, в театр, в ресторан или куда-то полетел-прилетел: вообще проблема снимается. Ощущение, будто получаешь свободу, как VIP-пропуск на ПМЭФ.

Мучаются те, кто не сделал прививку. Другое дело, что всегда есть группа людей, которые хотели бы вакцинироваться, но не могут этого сделать по медицинским показаниям.

Максим Морозов: Про вакцинацию ещё поговорим отдельно. Хотелось бы закончить про смысл и логику ограничений.

Ника Стрижак: Теряется смысл, когда работает огромный торговый центр, куда люди входят просто так, а потом идут по магазинам и там им вроде бы проверяют QR-код или, допустим, они ходят по огромному магазину, выбирают кофточки, а QR-код у них спрашивают только на кассе. Глупо. Раз уж придумали правила, то давайте чётко пропишем – как их соблюдать. Хотя я не знаю, насколько сейчас страдает бизнес, потому что большое количество людей уже имеет QR-коды. Театры, например, заполнены. Конечно, там есть ограничения, но они заполнены. Если люди не идут в кино, значит они не идут по другим причинам. Рестораны заполнены.

Надо честно посмотреть по бизнесу, без всяких QR-кодов: кто сейчас выигрывает, а кто проигрывает. И почему проигрывает. Во многом, они проигрывают не потому что людям запретили ночью пить или смотреть кино, а по другим причинам.

Максим Морозов: Ты для себя ответила на вопрос, почему на фоне ограничений для бизнеса, допустим, работает общественный транспорт?

Ника Стрижак: Это вечный козырь, который все достают и говорят: «А в метро-то можно ездить». Но, во-первых, в метро нужно ездить в масках. Я уважаю сознательных людей. Например, мы совершенно спокойно в «Сапсане» едем четыре часа в маске. Но если ты обернёшься, то увидишь, что многие маски сняли.

Ограничения – это вопрос договоренностей. Ребята, мы с вами договорились, что все едем в масках. Но здесь мы всегда спотыкаемся о то, что будут говорить: «А я не хочу! А QR-код!» Ещё что-нибудь. Давайте один раз попробуем честно сыграть в эту игру и посмотрим, что получится. Иначе мы так и не поймём: какие меры работают, а какие не работают.

Максим Морозов: И, наконец, тема дорогих ПЦР-тестов. Дороговизной заинтересовались, кажется, уже на всех уровнях. Врачи говорят, что их себестоимость примерно 200 рублей. История напоминает ситуацию с масками в начале пандемии.

Ника Стрижак: Я помню, когда начался локдаун, маска стоила чуть ли не 50 рублей. История с масками – красивая и показательная. Сейчас напротив меня, в магазине, продаётся, по-моему, 100 штук за 100 рублей. Маску дают бесплатно в любом крупном магазине, театре, кино. Если у тебя нет маску, тебе её кто-нибудь обязательно даст. Маски во всех карманах. Это говорит о том, что правильно сработала экономика, правильно сработала система.

По ситуации с ПЦР-тестами ещё полтора года назад у меня был целый эфир: лежали выкладки по всем ценам всех лабораторий города. Цены были от тысячи до трёх-четырёх тысяч рублей. Я задавала вопрос «Почему?!»

Люди зимой стояли в очередях, чтобы сдать эти тесты. Миллионы людей сдавали! У меня ощущение, что я нахожусь в параллельной реальности. Вдруг зимой 2022 года все озаботились ценой на ПЦР-тесты, почему так дорого. Я очень уважаю труд людей, которые работают в этих лабораториях, им тоже не позавидуешь. Я очень надеюсь, что они все эти годы получают просто сумасшедшие зарплаты, которые им платят с этой стоимости ПЦР-тестов. Но у меня всё-таки возникает вопрос: «Где хвалёная экономика, в которой объём влияет на цену?» У нас вроде объём растёт, а цена не падает. Представляешь, какой заработок? Ты говоришь, что себестоимость 200 рублей – а я знаю, что экспресс-тест с полосочками стоит не больше восьми евро. Я считаю, что этим давно должны были заинтересоваться соответствующие службы. В общем, детектив с ценами на ПЦР я смотрю с замиранием сердца. Я потрясена! Меня уже не столько результат интересует, сколько отставание реакции властей на явную несправедливость.

Максим Морозов: Да, если развивать аналогию про детектив, то будем надеяться, что придёт честный детектив и восстановит эту самую справедливость. Ника, большое спасибо!

Ника Стрижак: Спасибо, хорошего дня! Будем следить за нашей жизнью. Всего доброго!