Ева Меркачева: о судьбе ветеранов СВО и трех петербургских генералов в СИЗО Москвы

В этом учебном году в России начнется апробация нового школьного предмета — «Основы безопасности и защиты Родины», преподавать который будут ветераны СВО. После курса переподготовки педагоги будут рассказывать подросткам, в частности, о воинских обязанностях, службе и современном облике вооруженных сил. Ранее в Минпросвещения предложили всем участникам спецоперации приходить в школы на занятия, которые называются «Разговоры о важном». В СМИ, например, писали, что в Краснодарском крае на встрече с третьеклассниками выступил боец ЧВК. Также школьники начали изучать вопросы противодействия коррупции на уроках истории, обществознания и литературы. В прошлом году в России к уголовной ответственности за коррупцию привлекли около полутора тысяч сотрудников правоохранительных органов и почти 700 военных. Предварительной статистики за 2023 год в открытых источниках пока нет, однако, как рассказал «Петербургскому дневнику» прокурор города Виктор Мельник, в отношении правоохранительного блока также фиксируются нарушения законодательства. Наблюдатели внимательно следят за судьбой трех генералов петербургского «главка» МВД: Сергея Умнова, Ивана Абакумова и Алексея Семенова, которые были арестованы прошлым летом. Актуальную правозащитную тематику шеф-редактор Business FM Петербург Максим Морозов обсудил с членом президентского Совета по правам человека Евой Меркачевой на встрече, которая состоялась в «Буквоеде» в рамках проекта «Культурная среда».

Максим Морозов: В связи с активным участием бывших заключенных в специальной военной операции как меняется отношение к ним в обществе, как происходит переоценка этих людей, их поступков и как меняется самооценка людей, участвующих в СВО?

Ева Меркачева: Мне кажется, что мы еще не пожали плоды этого новшества, потому что ничего подобного у нас не было. Мы знаем только опыт применения заключенных в боевых действиях в период Великой Отечественной войны, так называемые «штрафбаты». Что касается нынешнего периода, во-первых, еще немногие вернулись. Только-только заканчиваются контракты у тех, кто подписал их с «Вагнером». Во-вторых, можно говорить про большие потери. В-третьих, те, кто вернулся, в 90% случаев возвращаются обратно, снова подписывают контракт.

Когда я отслеживала тех, кто в числе самых первых подписал контракт с Пригожиным, и общалась с выжившими и с их родственниками, то родственники рассказывали, а сами выжившие молчали. У них была строгая договоренность, что они не должны разглашать никакую информацию. Родственники же рассказывали, что каждый из их близких, вернувшийся оттуда, принес с собой маленький телефон. Кнопочный телефон им выдавали со словами, что вы в любой момент можете позвонить и без собеседования, без всего прочего вернуться. И, по крайней мере, те, с кем я общалась, рассказали, что потом их близкие воспользовались этой возможностью и позвонили.

Почему это произошло? Во-первых, потому что они себя не особенно нашли в обычной жизни. Деньги, которые заработали, многие очень быстро потратили. Была история, например, когда человек просто купил на эти деньги дом и поселил туда маму, у которой ранее не было жилья. И после этого, буквально на следующей неделе, он снова подписал контракт. Истории бывают разные. Есть истории, которые связаны, например, с ситуациями, когда человек, придя и потратив деньги на самые разные развлечения, после этого начинает вести преступный образ жизни. Его задерживают и снова помещают в места лишения свободы.

Я думаю, мы в ближайшее время столкнемся с тем, что среди тюремного населения будет некое количество бывших вагнеровцев. И они достаточно болезненно воспринимают то, что их снова посадили.

Есть совершенно жуткий случай, он произошел в Москве. Мужчина получил, если не ошибаюсь, 24 года колонии особого режима за похищение детей с целью выкупа. Он похищал детей у богатых родителей, была целая банда, которую он возглавил. Так вот, из 24 лет особого режима он отсидел всего четыре, после этого завербовался и оказался на свободе. Как мы об этом узнали? Когда его задержали за, замечу, организацию похищения ребенка. Он недолго пробыл на воле и принялся за то же самое.

Максим Морозов: В связи с этим, как вам кажется, готово ли общество к тому, что уже с этого года бывших заключенных, ветеранов будут приглашать в школы на открытые лекции?

Ева Меркачева:

Мне кажется, что наше общество, в принципе, готово ко всему. Мы знаем истории, когда вагнеровцы приходили в школы. Родители относятся к этому по-разному. Некоторые считают, что в школах не должно быть представителей частной военной компании, которой не существует. Более того, я напомню, что в Уголовном кодексе есть статья за наёмничество. По сути, те люди, которые рассказывают, что можно идти воевать за деньги, подпадают под эту статью. И родители на это указали. Другие родители сказали, что сейчас такое время, это нормально, пусть дети знают, ведь бывает всякое, они герои. То есть диаметрально противоположные мнения. Здесь, в том числе, все зависит от региона и от школы.

Максим Морозов: Ева, вы сами для себя до конца разобрались в юридических механизмах участия заключенных в специальной военной операции?

Ева Меркачева: Да, все стало ясно. Эти люди получили помилование, поэтому, когда они покидали территорию учреждения, то уже были свободными людьми. Другое дело, что документы о помиловании им выдавали не сразу, а по истечении контракта. Все, кто в числе первых подписали контракт, документы о помиловании потом получили. Никаких проблем и вопросов не было. В последнее время у нас были обращения от следующих «наборов», в которых говорилось, что шесть месяцев закончились, а документов у них никаких нет. Их отпустили, сказали — делайте что хотите. Но у них ничего нет. Они не могут получить статус ветерана боевых действий. Было огромное количество обращений от жен людей, которые считали, что если бы был какой-то документ, они могли бы рассчитывать на льготы для детей, и так далее. Ничего подобного не удавалось получить. Я думаю, что этот вопрос, наверное, будет каким-то образом решен в ближайшее время, потому что это стало серьезной проблемой.

Максим Морозов: Поскольку мы с вами встречаемся в Петербурге, то интересно обсудить петербургскую специфику. Я перед встречей с интересом прочитал вашу книгу «Кому на Руси сидеть хорошо. Как устроены тюрьмы в современной России». Там, в том числе, есть страницы, посвященные Петербургу и петербургским генералам. В 2022 году три петербургских генерала оказались в СИЗО в Москве. Не могли бы рассказать, выражаясь языком юристов, как они сидят?

Ева Меркачева: Все они находятся в СИЗО №4, его называют «Медведь». Этот изолятор отличается тем, что там есть большой корпус для б/с, то есть бывших сотрудников. Туда помещают людей, у которых в прошлом была и серьезная карьера, и карьера так себе.

В одной камере могут сидеть и бывший участковый, и бывший генерал. Точнее, действующий генерал. Очень редки случаи, когда даже с назначением наказания лишают воинского звания. Поэтому обычно все они действующие генералы. Я такие камеры видела. Видела одну камеру, где, например, сидел генерал и как будто на подбор все остальные — майор, подполковник, полковник. Все собрались! Мне было интересно, как они будут соблюдать субординацию. Например, как прапорщик делает то, что ему прикажет майор, майор выполняет просьбы полковника и так далее. Они сказали, нет, ничего подобного, все равны. Это, кстати, касается разных служб, генерал может быть одного ведомства, а полковник другого, и он считает себя не менее серьезным, чем генерал.

Максим Морозов: Они сломлены психологически? Здесь они были большими людьми.

Ева Меркачева: Мне так не показалось. Как это ни странно. В первые дни всегда растерянность, она видна, и генералы ваши не были исключением. А потом у них включился адаптационный механизм. Он у них, видимо, более развит, чем у всех остальных, потому что они стрессоустойчивы. Они же и днем, и ночью готовы к любому ЧП, за все отвечают, в их ведении огромное количество людей. Происходит много всего разного. Поэтому, на мой взгляд, тему того, что они когда-нибудь могут оказаться в тюрьме, они неоднократно и обсуждали между собой, и допускали для себя. Поэтому для них это не такой стресс, как для кого-то другого, например, участкового, который вообще никогда такого не предполагал. Он думал, что есть преступники, а есть он, который этих преступников и всяких воришек ловит и ходит по домам, а тут все вдруг поменялось. Для них это нормально, а для него нет.

На стрессоустойчивости отражается уровень интеллектуального развития. Я заметила, что, чем человек более начитан, чем больше у него образования, тем проще он переживает уединение и изоляцию от общества. Почему? Потому что он знает, чем может заняться.

Важный момент — как выстраиваться день заключенного. Обычно у генералов, и у петербургских генералов в том числе, все по распорядку. В первую очередь, они составили себе график. Они занимаются спортом, правильно питаются, выработали режим, который позволяет им поддерживать здоровье в относительном балансе и поддерживать умственную деятельность. И часто такие люди помогают всем остальным, кто у них в камере, следовать этому пути. Я помню, у меня сложилось ощущение, что все, кто сидел в одной камере с вашим петербургским генералом, повторяют его образ жизни. Стараются так же, как он, придерживаться режима, кто-то бросил курить, кто-то перестал есть печенье в больших количествах, для того, чтобы не растолстеть, поскольку движений там мало.

Максим Морозов: Если рисовать крупными мазками, за время, которое вы занимаетесь правозащитной деятельностью, что принципиально изменилось в местах лишения свободы? Как меняется, если так можно сказать, качество жизни в СИЗО и других учреждениях?

Ева Меркачева: Перед нашей с вами беседой я была в Петропавловской крепости, в камерах, в тех самых, где когда-то сидел Максим Горький и революционеры.

Максим Морозов: Кстати, из Петропавловки за всю историю никто не смог убежать.

Ева Меркачева: Вот. Я зашла, и со мной рядом стояла женщина (видимо, у нее кто-то сидит, она, видимо, как-то себе представляет ситуацию), которая сказала: так сейчас сидят хуже, чем тогда! Я не стала с ней спорить. Я поняла, что концептуально ничего не изменилось.

Я, например, думала, что это достижение последних лет, когда внутри исправленного учреждения есть храм, библиотека и прочее. Ничего подобного! В Петропавловской крепости примерно те же самые библиотека и тюремная часовня. Все это было раньше. Поэтому не скажу, что мы прыгнули куда-то ввысь. Тогда, что удивительно, уже был водопровод. А в московском «Лефортово» горячая вода появилась буквально несколько лет назад. Ее не было!

Максим Морозов: В чем заключается корень проблемы? Может быть, в том, что ФСИН — одно из самых недофинансированных ведомств? Либо причина кроется в другом?

Ева Меркачева: Причина в другом. Людям создают такие условия и считают, что это одна из главных мер. Изначально нет задачи сделать так, чтобы человеку было комфортно. Есть задача изолировать человека, чтобы с ним можно было работать. Тюрьма — это по-прежнему и вид наказания, и место (если мы говорим про заключение под стражу), где человек находится на период расследования. Соответственно, ему нужно создать максимально жесткие условия, чтобы он не сопротивлялся.