Борьба со спекуляцией: от ленинского декрета 1918 года до наших дней

Максим Морозов: «Я пришел к жене своей И хотел ее утешить. Говорю ей: с этих дней Спекулянтов будем вешать». Это не призыв к насилию. Это цитата из Самуила Маршака, которую привел руководитель Федеральной антимонопольной службы Максим Шаскольский в Государственной Думе в Москве. А мы здесь, в Петербурге. Адвокат Евгений Тонков и Максим Морозов. Говорим о спекуляции.

Евгений Тонков: На мой взгляд, спекуляция была порождена несоответствием спроса и предложения. Конечно, это возвращение в прошлое. Back in USSR. Я процитирую статью 154 Уголовного кодекса РСФСР: «Спекуляция – скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы» Это как раз то, чем занимается весь бизнес в последние 20 или 30 лет. Целью предпринимательской деятельности является извлечение прибыли.

Максим Морозов: Это написано в уставе каждой коммерческой компании.

Евгений Тонков: Да. Статья 2 Гражданского кодекса Российской Федерации нам в помощь. Если мы переходим в такую парадигму, где уважаемые мной руководители силовых ведомств угрожают, что строго будут наказывать за спекуляцию, я хочу вас успокоить:

в Уголовном кодексе нет нормы, которая бы наказывала за спекуляцию. Более того, если мы посмотрим и на административное право, там тоже нет термина «спекуляция».

Там есть определенные особенности, которые связаны с доминирующим положением на рынке.

Максим Морозов: Этот термин в обиходе Федеральный антимонопольной службы.

Евгений Тонков: Да. ФАС (которая должна существовать в любом цивилизованном государстве, а я уверен, что у нас государство цивилизованное) борется с доминирующим положением некоторых хозяйствующих субъектов, но нужно понимать, что доминирующее положение возникает примерно от 35% и дальше изменяет свое качество от 50%.

Максим Морозов: Всё, что до 50% на рынке — терпимо. Всё, что сверху 50% — должно вызывать реакцию антимонопольного ведомства.

Евгений Тонков: Да. Меня-то всегда беспокоит «баба Клава», которая купила мешок семечек и продаёт их по стакану. Она имеет право это делать. Если она стаканчик семечек продаёт за сто рублей, у нее может быть гешефт одного типа, а если она начинает продавать за тысячу рублей — это повышение цены в десять раз. Как заставить её продавать дешевле или даже себе в убыток? Я не считаю возможным обсуждать это XXI веке, в 2022 году.

Проблема спекуляции — это, в первую очередь, проблема государственно-монополистического капитализма, потому что государство — основной спекулянт.

Максим Морозов: И само же регулятор. Очень удобно.

Евгений Тонков: Да. Например, мы можем обратить внимание на цены на топливо. Всё, о чём мы сейчас будем говорить, я уверен, связано с государственно-монополистическим капитализмом, который ведёт себя агрессивно и происходит монополизация потребительского рынка и даже монополизация различных магазинов, которые торгуют продуктами.

Максим Морозов: Но мы должны сказать, что это изобретение не российское и даже не советское. Появилось в капиталистическом мире. Изначально само понятие спекуляции было связано с поставкой и продажей тюльпанов и появилось оно в Голландии в 1562 году.

Первым спекулянтом считается Джон Ло. Его называют основателем одной из первых финансовых пирамид. Феерическая личность!

Он использовал рекламу, слухи. Каким-то образом добился от правительства разрешения заниматься эмиссией денег и решил залить экономику ничем не обеспеченными бумажными деньгами. Понятно, что вся эта финансовая пирамида рухнула. Родоначальник спекуляции. Джон Ло – сын шотландского банкира, денди, умер в 1729 году.

Евгений Тонков: Можно ещё вспомнить этимологию слова «спекуляция». Все словари отсылают нас к разведке.

Максим Морозов: «Высматривание».

Евгений Тонков: «Высматривание». Где подешевле купить и подороже продать. Становится проблемой соотношение государственной воли, государственной монополии, субъектов, которые управляют этими монополиями и свободой предпринимательской деятельности. Посмотрите, в Уголовном кодексе РСФСР, чудесное издание 1962 года, две статьи стоят рядом, это означает, что законодатель счёл необходимым их поставить рядом в главу «Хозяйственные преступления». Примерно одинаковые санкции. Законодатель того периода, это был период уже развитого социализма, в который мы сейчас вернемся с нашим государственным капитализмом.

Максим Морозов: Тихая советизация.

Евгений Тонков: Да, советизация, но в дурном смысле – с точки зрения ограничений. Законодательство периода развитого социализма было великолепно выстроено, с точки зрения логики идей и логики наказаний. Эти две статьи предусматривали ответственность за частнопредпринимательскую деятельность и коммерческое посредничество. И совершенно рядом стояла спекуляция.

Максим Морозов: То есть явления одного порядка.

Евгений Тонков: Именно так.

Если у нас начинается парадигма борьбы со спекулянтами, то эта парадигма с неизбежностью включает в себя борьбу с частнопредпринимательской деятельностью.

Поэтому вы, коллеги, определитесь с вашей, ладно, половой ориентацией…

Максим Морозов: Не об этом речь.

Евгений Тонков: Да, сейчас это уже совсем не важно, когда нет бумаги, не на чем писать доносы.

Максим Морозов: Она просто дорогая. Стоила 300 рублей, а потом 1 700! И попробуй найди. Только через интернет-магазины. Пример спекуляции. Донос не на чем написать!

Евгений Тонков: Про бумагу я хорошо всё знаю, потому что это конкретные шаги конкретных монополистов, торговых сетей, которые аффилированы с субъектами публичной власти. Это очень просто: они решили просто поднять цены, потому они могут себе это позволить. И в этом, на мой взгляд, есть их коммерческий гешефт. Пожалуйста, не покупайте или покупайте, рынок всё выровняет. В чём самая главная особенность текущего момента? Если начинается борьба со спекуляцией, то, одновременно, эта борьба зацепляет железными наручниками (совсем не гламурными, а ржавыми) частнопредпринимательскую деятельность. Поэтому, как только начинается борьба со спекуляцией, так сказать, «со спекуляцией» — это борьба со свободой предпринимательства. Потому что «баба Клава», которая купила себе по дешёвке несколько мешков семечек, хочет продать их подороже и выбирает момент, когда продать их подороже.

Максим Морозов: Евгений Никандрович, поспорю. Мне кажется, что немного вы передергиваете. Если встать на сторону покупателей, которые вдруг, неожиданно, в одночасье лишились привычного «борщевого» набора (или который подорожал процентов на 30) из-за того, что некоторые спекулянты скупают тоннами продукты этого «борщевого набора» и придерживают, чтобы возросла цена, а потом перепродают, то это не совсем справедливое и честное предпринимательство, это передергивание.

Евгений Тонков: Это передергивание, в котором вы передергиваете передергивающих. Существует закон сохранения энергии. Ничто не возникает из ниоткуда и не исчезает в никуда – это фундаментальный закон. Поэтому если в государстве происходят какие-то процессы, которые с неизбежностью повлекут за собой подорожание сахара, соли и чего-то там ещё, то эти процессы можно предусмотреть заранее.

Я считаю, что история с бумагой, гречей, сахаром и овощами, скорее всего, была создана субъектами публичной власти, потому что им это интересно. Чем хуже живёт народ, тем легче им управлять. Это очень интересная закономерность. Криминализация «бабы Клавы», я бы так это назвал. Она спекулянтка, на неё надо напустить весь гнев.

Максим Морозов: То есть спроецировать негатив?

Евгений Тонков: Совершенно верно. Экстраполировать на «бабу Клаву» негатив, который, вообще-то, должен быть направлен не в её адрес. Она виновата! Спекулянты повысили цены на сахар! Вы посмотрите, как это преподносится. Анализируй это. Не спекулянты подняли цены на сахар, а сложилась ситуация, когда люди закупают этого сахара больше, чем им это нужно.

Максим Морозов: Тоннами. Были примеры в регионах, когда несколько тонн сахара было скуплено в одни руки. К санкции еще хотелось бы вернуться, к советской санкции. Это как, когда заходит разговор о коррупции, то все приводят в пример Китай, где за коррупцию предусмотрена смертная казнь, но это никого не отпугивает и количество коррупционных преступлений только растёт. Давай вернёмся к санкции. Какая была санкция за спекуляцию в период развитого, позднего социализма? Если бы продолжала действовать норма советского уголовного кодекса, что сейчас бы грозило пресловутой «бабе Клаве» либо тем, кто завышает цены на сахар?

Евгений Тонков: Часть вторая, «спекуляция в виде промысла»: от двух до семи лет. С точки зрения современной классификации, это тяжкий состав, довольно серьёзно. На уровне части 4 статьи 159 «Мошенничество». Там до 10 лет. Это тяжкое преступление.

Максим Морозов: Не слишком ли небольшой коридор: от двух до семи лет?

Евгений Тонков: Ха-ха, коллега, я вам приведу пример. Вариативность санкции в российском законодательстве уникальна. Например, часть 2 статьи 159 «Мошенничество».

Максим Морозов: Классическая предпринимательская статья.

Евгений Тонков: Да, там среди видов наказания есть штраф до 300 тысяч рублей, это может быть от 50 тысяч, либо еще несколько вариантов, либо лишение свободы до пяти лет. Вы можете сравнить лишение свободы до пяти лет – пять лет на зоне (очевидно, общий режим), либо 50 тысяч рублей штрафа – это заработная плата водителя трамвая. Мы хорошо понимаем, что решение принимает суд, судья на основании доказательств, руководствуясь законом и совестью. Выбирая санкцию, судья исходит, разумеется, из закона, потому что и 50 тысяч рублей штрафа и пять лет лишения свободы – это будет законно, но в итоге судья базирует свой приговор на совести. Особенно если это будет пролетарская совесть, если это будет совесть устойчивого партийного субъекта.

Максим Морозов: И человека, который успел пожить при действии советского Уголовного кодекса, где была статья о спекуляции.

Евгений Тонков: Да. И «баба Клава», конечно, уйдёт на зону на пять лет лишения свободы, если это будет мошенничество и на семь лет, если это будет спекуляция за торговлю семечками.

Максим Морозов: Но это не так страшно, если ещё глубже уйти к истокам советского права и обратиться к, по-моему, роскошному декрету 1918 года. Документ за подписью Владимира Ульянова (Ленина), который был председателем Совета народных комиссаров, и Стучки, который возглавлял Народный комиссариат юстиции. Там сроки намного серьёзнее, пять и десять лет, и принудительные работы, и конфискация всего имущества. Давай разберём этот декрет.

Евгений Тонков: И Бонч-Бруевича не позабудь.

Максим Морозов: Он был управделами СНК.

Евгений Тонков: Этот декрет ничем не отличается от сегодняшнего времени. Была весьма экстремальная ситуация, потому что основы государства изменялись. Я полагаю, что мы сейчас исторически, с точки зрения теоретико-правовых изменений, может быть, переживаем третье изменение после 1917-1918 и 1991-1992 годов. Сейчас в принципе изменяется система правопорядка, на мой взгляд. В рамках этой системы изменений нам, стандартным людям, я бы сказал, необходимо бороться в процессуальном смысле за стабильность того, что было, за Гражданский кодекс. Прошу читать часть вторую Гражданского кодекса: «Предпринимательская деятельность связана с извлечением прибыли». Поэтому, как только начинается борьба со спекуляцией, моментально начинается борьба с предпринимательской деятельностью.

Максим Морозов: 1918 год, пункт первый декрета: «Виновный в сбыте, скупке или хранении, с целью сбыта, в виде промысла, продуктов питания, монополизированных Республикой, подвергается наказанию не ниже лишения свободы на срок не менее 10 лет, соединенного с тягчайшими принудительными работами и конфискацией всего имущества».

Евгений Тонков: Да. Мы туда можем вернуться. Я предостерегаю от таких шагов, во всяком случае, наших доблестных силовиков, которые очень рады такой постановке вопроса. Обратите внимание, что декрет 1918 года указывал, что покушение на совершение деяния наказывается как оконченное деяние. Само покушение как оконченное деяние. А что значит покушение? Современная теория и практика уголовного права и уголовного процесса предполагает возможность человека добровольно отказаться от совершения деяния на стадии покушения.

Максим Морозов: И сообщить об этом.

Евгений Тонков: Да. Здесь подобный отказ невозможен, это означает, я бы сказал, уголовно-процессуальную диктатуру. Nota bene: кто принимает решение?

Решения принимают комиссары в кожаных тужурках с маузерами на боку. Сейчас, конечно, другой камуфляж и другая одежда, современная.

Максим Морозов: Но не менее элегантная.

Максим Морозов: Законотворчество не стоит на месте. Федеральная антимонопольная служба прорабатывает возможность наказывать за спекуляцию всех участников рынка, пишут «Известия» со ссылкой на антимонопольное ведомство. Сейчас запреты на необоснованное повышение цен действуют только в отношении доминирующих продавцов и производителей.

ФАС рассматривает возможность распространить действие антимонопольного законодательства не только на доминантов, но и на других участников рынка, включая посредников, завышающие цены в период повышенного спроса.

Пожалуйста.

Евгений Тонков: Да, это то, что называется «доктрина». Но как только мы начинаем работать с доктриной, с такими указами, с такими намерениями, мы, как юристы, должны видеть в этом борьбу одних монополистов с другими. А ещё это стремление до конца монополизировать государственно-монополистический капитализм, выдавить «бабу Клаву».

Максим Морозов: На фоне огосударствления всех секторов экономики.

Евгений Тонков: Да. Выдавить мелких предпринимателей. Посмотрите, что происходит со средним бизнесом.

Максим Морозов: Но правительство, устами первого вице-премьера Андрея Белоусова, успокаивает, что нет задачи ввести госрегулирование. Белоусов говорит, что задача выявить звено в единой цепочке поставок, на котором происходит значительно завышение цен. Допустим, на сахарный песок. И принять меры. Всё. Еще до введения санкционного режима обсуждалось государственное регулирование цен. Сразу выступили против председатель Центрального банка Эльвира Набиуллина и Минпромторг, который сказал, что сразу посыплются логистические цепочки, они будут нарушены, и мы вернемся к состоянию конца 1980-х годов, когда в магазинах были пустые полки. Наверху, правительственные органы тоже считают, что госрегулирование, окончательное вмешательство государства в экономику будет негативно сказываться.

Евгений Тонков: Если мы посмотрим на структуры органов власти (их, как минимум, четыре), то мы увидим, что те, кто руководит этими структурами, всё-таки сформировались в период развитого социализма. И плановая экономика, возможность всё спланировать, упредить своим перстом будущее и диктовать это будущее, конечно, имманентно присуще нашей системе. Это внутри нас.

Система, которая сейчас наступает, борьба со спекуляцией, неизбежно охладят предпринимательский пыл россиян. Россияне начинают понимать: «Ну что мы будем заниматься предпринимательством, если нас возьмут и накажут за спекуляцию».

Максим Морозов: Какова в этом смысле перспектива народного контроля? Может быть, общество должно самоорганизоваться? В Петербурге, допустим, активисты одной из крупных политических партий организовывают «десант» по торговым точкам и аптечным сетям, уверяют, что не будет никакого «потребительского экстремизма», что они просто мониторят цены, записывают их в блокнот и передают в Смольный и в управление ФАС.

Евгений Тонков: Мы хорошо наблюдали, как одна организация, контролирующая деятельность баров и кафе, заходила в период пандемии в заведения, получала свои откаты, взятки и спокойно уходила. А те, кто не платил взятки, были закрыты. Таким образом, известная всем единственная основная политическая партия со своими специалистами также будет приходить и закрывать деятельности тех предпринимателей, которые не согласны с курсом партии и правительства. Мы это проходили в нашем государстве несколько раз. Всё, что касается предпринимательства, на мой взгляд, должно быть далеко от политики.

Максим Морозов: Давайте и другую сторону самоорганизации рассмотрим. Крупнейшие сети добровольно пришли в ФАС и сказали, что на некоторый период ограничивают наценку на социально-важные продукты пятью процентами.

Евгений Тонков: Крупнейшие сети аффилированы с субъектами исполнительной власти, мы это хорошо понимаем. Разумеется, для такого уровня сетей, это очень хорошая социальная реклама. Она хорошо работает. Это совершенно правильное направление. Более того, существуют обороты основных товаров (вода, молоко, яйца, масло, хлеб), по которым минимальная наценка уже делает рентабельной продажу. Поэтому если у них и раньше торговая наценка была 5%, а сейчас они объявили, что будут делать наценку 5% – великолепно! Она и раньше такая, может быть, была.

Максим Морозов: Либо она просто перекладывается нагрузкой на другие, не социально-значимые товары, на людей, которые имеют возможность купить их по более высокой цене. Перераспределение внутри сети.

Евгений Тонков: Совершенно верно.

Максим Морозов: На самом деле, я своими резонёрским вопросами подбираюсь к главному, «проклятому русскому вопросу» «что делать?». Как мы сказали, в Уголовном кодексе статьи о спекуляции. Наверное, слава богу, что мы из советского права не наследовали эту статью. У нас есть КоАП, у нас есть антимонопольная служба, но как говорят сами участники рынка и эксперты: пока сравнительно малоэффективно работают эти нормы по борьбе со спекуляцией. Мы обсудили возможности общественного контроля, у нас есть очень серьезное, хорошо проработанное законодательство о защите прав потребителей, но пока этот механизм только запускается, а цены растут в моменте, здесь и сейчас. Спекуляция процветает, так и иначе, от региона к региону. Петербург не исключение. Вспомните пресловутую бумагу. Что делать? С правовой точки зрения?

Евгений Тонков: Первое — не молчать и централизованно влиять на субъекты, которые в состоянии принять системные решения. Я полагаю, что, в первую очередь, нужно не молчать, обсуждать эту проблему, думать.

Максим Морозов: Ужесточать ли санкцию?

Евгений Тонков: Санкцию за что?

Максим Морозов: За недобросовестную предпринимательскую деятельность, которая выражается в спекуляции.

Евгений Тонков: Всё, что связано с недобросовестностью, зависит от совести – как морально-этической категории. Если комиссар в кожаной тужурке считает, что вы недобросовестно общаетесь со своей женой, он может отобрать вашу жену, понимаете, Максим?

Максим Морозов: Может.

Евгений Тонков: И заберёт её, потому что вы не добросовестно с ней общаетесь.

Максим Морозов: Я постараюсь её не отдать, но у него властные полномочия.

Евгений Тонков: У него же револьвер. Он пристегнёт вашу жену железными наручниками к себе и будет с ней жить.

Максим Морозов: Я буду сопротивляться.

Евгений Тонков: Точно также будет и с сахаром. Комиссары отберут сахар у предпринимателей. Когда сами наедятся этого сахара, будут его продавать по цене, которую сами установят.

Невозможно возвращаться к норме, от которой общество благополучно ушло. От термина «спекуляция» нужно уходить.

И я прошу вас в эфире великолепной радиостанции не говорить слово «спекулянты». Понятно, что вы цитировали тех, кто это говорит. Спекулянты – это те, кто в психологическом смысле, в политическом смысле спекулирует на общественных настроениях и на общественных интересах. В этом смысле, да, термин «спекуляция» очень приемлем. А если мы говорим о систематическом толковании термина, то он не применим в предпринимательской деятельности, потому что…

Максим Морозов: Спекуляция — это и есть основа предпринимательской деятельности.

Евгений Тонков: Скупка с целью перепродажи или скупка ингредиентов для того, чтобы из этого сделать нечто другое. Например, выпечка хлеба — это тоже спекуляция.

Максим Морозов: Вопрос в размере. Когда эта спекуляция ограничивается пресловутыми пятью процентами, то я абсолютно согласен, а когда некоторые товары дорожают в разы, в три-пять-шесть раз, необъяснимо почему? Когда ты спрашиваешь у продавца, который продаёт отечественный товар: «В чем дело?», он объясняет курсовым ралли, импортной составляющей, которая минимальна.

Евгений Тонков: Если мы смотрим локально, мне не нравится это слово, но я его обязан его сказать, чтобы вы поняли. Это прыщ на теле общества. Почему он возник? Потому что организм, например, переохладился или в нём вирус, воспаление. Таким образом, мы должны обращать внимание на сам организм. И в чём корень этого, я бы сказал, внешнего проявления зла? Это государственная монополизация деятельности экономических систем. Эта монополизация и аффилиация субъектами исполнительной власти большого бизнеса, который вынужден, во-первых, платить откаты, во-вторых, вынужден содержать субъектов исполнительной власти, ему не интересен мелкий бизнес.

Большой бизнес может устанавливать любую цену на пачку бумаги, хоть 200 рублей, хоть 2000 рублей, ему не больно. Таким образом, необходимо видеть за этими проявлениями, именуемыми некоторыми публицистами термином «спекуляция», всего лишь проявление государственно-монополистического капитализма.

Максим Морозов: В классической русской литературе всегда искали народного заступника, вспомним Некрасова. Кто сейчас защитит?

Евгений Тонков: Я думаю, уже пора снять наручники со средств массовой информации. Пусть они говорят все по-разному. Я считаю, что в современном большом обществе возможен только коллективный разум. Общество и социальная среда — это саморегулируемый механизм. Мы, как взрослые люди, понимаем, что можем найти способы урегулирования этих трудностей. Если только нам не будут мешать различные силовики, которым скучно жить, которые хотят ввести снова термин «спекуляция», чтобы сажать, отбирать и поделить между собой.

Максим Морозов: Недобросовестные силовики.

Евгений Тонков: И поделят не так, чтобы и нам тоже дать чуть-чуть, нет: они всё отберут и поделят между собой. Потому что они сила, у них есть Маузер и наручники.

Максим Морозов: А у нас есть гражданское общество.

Евгений Тонков: Я полагаю, что нельзя вводить термин «спекуляция» в современной действительности. Нужно увидеть, как государственно-монополистический капитализм довёл своим ручным управлением, механической коробкой передач до того, что бумага подорожала. Мы знаем, что народ возопил, и цену на бумагу уже понизили. Субъекты исполнительной власти сказали своим аффилированным сетям: «Ну-ка быстро снизьте цену на бумагу!». И что они сделали? Они снизили её в два раза.

Максим Морозов: Прелести ручного управления. И мы лоббируем здравый смысл.

Евгений Тонков: Мы лоббируем второй смысл. Наверное, для некоторых это будет удивительно, но среди источников права…

Максим Морозов: Сколько их всего?

Евгений Тонков: Девятнадцать. Основной — это разум. Разум — это классический источник права.

Максим Морозов: Субъективная категория.

Евгений Тонков: Нет, не субъективная. Любое решение правоприменителя, в том числе приговор суда, должно быть законным, обоснованным и справедливым. Мы открываем наше законодательство, например, уголовно-процессуальный кодекс и читаем, что любое решение суда и любой приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым. Справедливость — это морально-этическая категория, не будем о ней.

Максим Морозов: Но она нужна.

Евгений Тонков: А обоснованность — это как раз категория разума.

Максим Морозов: Чистый разум.

Евгений Тонков: Это чистый разум. Разум, применительно к конкретной ситуации. Поэтому разум — это источник права и разумность в наших действиях, в наших умозаключениях поможет нам преодолеть эти временные трудности с механической коробкой передач. Пора уже менять коробку передач на более современную.

Максим Морозов: Мы говорим про автомобили. В студии были Евгений Танков и Максим Морозов.