Как доказать, что лицо контролирует компанию-должника?

Нюансы взыскания задолженности обсуждают партнёр юридической компании «Апелляционный центр» Владимир Полуянов и адвокат Сергей Горелкин.

Сергей Горелкин: Мы сегодня обсуждаем тему субсидиарной ответственности контролирующих должника лиц. Это те лица, которые могут оказывать влияние на должника путем дачи обязательных к исполнению указаний либо иным образом оказывать влияние. Интересно было бы поговорить, каким образом доказывается, что лица обладают статусом контролирующего лица.

Владимир Полуянов: Судебная практика пришла к тому, что необязательно воровать что-то лично, достаточно давать указания, чтобы кто-то что-то своровал, и к субсидиарной ответственности будет привлечен не только тот, кто своровал, но и тот, кто дал такие указания.

Сергей Горелкин: Под воровством мы, наверное, подразумеваем в основном вывод активов из должника?

Владимир Полуянов: Мы, конечно, облегчаем сильно термин, который заложен уголовным кодексом, потому что, в отличие от уголовного преступления, субсидиарная ответственность является гражданско-правовой. Несмотря на то, что очень многие элементы внешне кажутся похожими, для привлечения к уголовной ответственности всё-таки надо будет, чтобы следствие и суд установили конкретно, что ты совершил противоправные действия, и они повлекли определенные последствия. А к наступлению гражданско-правовой ответственности в виде субсидиарной достаточно, к большому сожалению коммерсантов, того, чтобы они сумели опровергнуть предположения о том, что они это сделали.

Сергей Горелкин: Да, совершенно верно. Плюс, эти презумпции действуют не только по отношению к доказыванию недобросовестного поведения лиц, а есть презумпции, с помощью которых можно доказать сам статус контролирующего лица. Для упрощения конкурсному управляющему, который действует от имени кредиторов, поскольку достаточно сложно иногда бывает доказывать, что лицо является контролирующим. Законодатель придумал определенные обстоятельства. Если они доказываются, то статус подразумевается автоматически. Более интересно поговорить о том, как доказывается статус контролирующего лица для фактических руководителей, которые между собой и должником ставят либо полностью номинального руководителя или руководителя, который фактически сидит на рабочем месте, подписывая все документы, но, тем не менее, выполняет его указания.

Владимир Полуянов: Да, по фактическому руководителю у нас, к сожалению, в самом законе ничего не сказано, это уже выработано практикой применения закона, в том числе обобщенно Верховным судом. Из собственного опыта могу сказать, что мы помогали номинальному директору доказывать его номинальность - подтверждать управление обществом со стороны другого лица тем, что представляли движение денежных средств по счету компании в пользу реального бенефициара, который деньги взял из общества просто так, являясь никем. Подтверждали это информацией из банка. Каким образом происходило подтверждение платежной операции? В нашем случае, это были смски на номер телефона фактического бенефициара, который полностью контролировал финансовые потоки. И, как известно, у нас всё еще арбитражные суды хоть и редко, но готовы выслушать показания свидетелей. А лучшие свидетели на любом заводе, на любом действующем предприятии – это кладовщики и уборщицы, которые прекрасно знают, кто является реальным руководителем, а кто просто сидит с табличкой «Директор».

Сергей Горелкин: Есть момент, когда таких показаний добиться не получается, но есть возможности предоставления документов. Достаточно хорошо доказывать фактический статус КДЛ путем предоставления приговора суда. Здесь, как говорится, куда уж лучше. И описано недобросовестное поведение его, и то, что он реально мог управлять обществом. Самое интересное, что все эти обстоятельства уже установлены. Но не всегда есть приговор. Сейчас в практике чаще всего появляются постановления следствия. Самое интересное, когда это еще отказные постановления. Следователь пишет: «Установил: является тем-то тем-то, родственником, фактически осуществляет контроль. В его действиях не усматривается состава преступления. В возбуждении отказать». Такие доследственные документы, постановления, а, еще хуже, материалы доследственной проверки, начинают предоставляться в суд, и с помощью этих документов устанавливается статус контролирующего должника лица.

Владимир Полуянов: Из таких документов мы видим существующие пробелы в практике выявления действительных лиц, контролирующих должника, то есть это заключение какого-то следователя с тремя классами образования, который пришел к выводам по каким-то материалам оперативно розыскных действий и материалов. Сами эти материалы арбитражному суду, конечно, никто представлять не собирается. Суд не может перепроверить умозаключение следователя. И не исключается возможность того, что выводы сделаны на основании показаний других лиц, которые просто оговорили ни в чем невиновного человека.

Сергей Горелкин: На стадии доследственной проверки в качестве заявителя можно рассказать много всяких интересных фактов, которые не подтверждаются на самом деле. Пригласить, например, дополнительных псевдосвидетелей. И создать такую картину полного контроля лица, который, по сути, таковым не является.

Владимир Полуянов: Самое ужасное, что это лучше всего и легче всего сделать твоему конкуренту даже не просто по твоему бизнесу, по твоей отрасли, а конкретно внутри твоей компании. Когда назрел внутренний конфликт у нескольких участников, у нескольких партнеров в бизнесе. И возникает попытка его передела через возбуждение уголовных дел, через возбуждение дела о банкротстве с сопутствующими оговорами и попытками привлечь к субсидиарной ответственности и другим видам ответственности. Тут, слава богу, Верховный суд пытается высказываться в том контексте, что не надо использовать арбитражные, суды как инструмент для корпоративных конфликтов. И вообще, может быть, даже и дело о банкротстве не надо возбуждать по заявлению собственников одного и того же бизнеса.

Сергей Горелкин: Интересный вопрос возникает, что да, действительно, этот конфликт рождался как корпоративный, но существуют же у должника абсолютно нормальные кредиторы, которые к этому конфликту не имеют никакого отношения. Вот общество уходит к банкротству и каким образом определять – это корпоративный конфликт или все-таки фактическое банкротство должника?

Владимир Полуянов: На мой взгляд, довольно очевидно, что, если заявление о банкротстве инициируется внутригрупповым конфликтом, то дело не должно быть возбуждено. Если у общества и без того есть признаки банкротства перед независимыми кредиторами, понятно, что дело о банкротстве возбудится, никуда оно не денется, но, по крайней мере, когда мы будем говорить о размере субсидиарной ответственности, не будем учитывать задолженность перед внутригрупповыми кредиторами. Здесь, наверное, проблема должна в теории сама собой разрешаться с точки зрения экономических последствий привлечения к ответственности. А к ответственности, в таком случае, должны быть привлечены все – и формальный руководитель, и реальный руководитель, и топ-менеджеры, если они приложили руку к конкретным действиям, доведшим до банкротства.

Сергей Горелкин: Еще в рамках корпоративных конфликтов мы понимаем, что, с одной стороны, идет борьба за контроль – то есть через руководителей, через единоличный исполнительный орган. С другой стороны, при корпоративных конфликтах могут выводиться и активы у должника, и я так понимаю, что в таком случае данные лица должны на общих основаниях нести субсидиарную ответственность.

Владимир Полуянов: Конечно.

Сергей Горелкин: У нас же, с другой стороны, на другой чаше весов сидят кредиторы, которые хотят получить хоть что-то, хоть, условно говоря, моральное удовлетворение от того, что номинального директора привлекли к субсидиарной ответственности. И он в течение трех лет не сможет ездить за рубеж, и потом еще, возможно, передаст по наследству все свои долги детям.

Владимир Полуянов: Вот, Сергей, в том-то и дело, что все правильно, это именно моральным удовлетворением и закончится. Потому что понятно, что с этого физического лица несчастного, привлеченного на 2–3 миллиарда рублей к субсидиарной ответственности, ну что-то ты там заберешь? Какое-то имущество? Наложишь взыскания на него, не дашь сокрыть, что-то вывести дальше на кого-то. Но, наверное, это вряд ли покроет весь размер, на который ты претендовал, вступая в гражданско-правовые отношения с его юридическим лицом. В принципе, любой инструментарий – будь то уголовное преследование, преследование гражданско-правовое в рамках субсидиарной ответственности – это дополнительная возможность для переговорной позиции, которая может закончиться примирением сторон на тех или иных условиях. То есть, когда я как кредитор понимаю, что все, что могу сделать другому лицу — это усложнить ему жизнь как физического лица, а он понимает, что у него еще жизнь долгая, может быть нам есть о чем сесть и поговорить. И договориться. А когда мы будем это делать через уголовно-правовые механизмы, у нас в эти договоренности начнут влезать третьи лица, которые будут независимо применять закон так, как они захотят, пытаясь достичь или торжества справедливости и законности или своих личных имущественных интересов. В этом плане, да, наверное, лучше субсидиарная ответственность как гражданско-правовая ответственность, которую относительно безболезненно можно схлопнуть в любой момент. В отличие от уголовного дела, которое может закончиться без контроля каждой из сторон.

Сергей Горелкин: Уж если презумпция действует, то достаточно сложно опровергать. Давайте еще немножко по этой теме пройдемся. В 53 постановлении Пленума указаны общие фразы, что, если доказать, что контролирующее должника лицо фактически не могло принимать решения и может представить определенные доказательства, что его решения не повлекли существенного вреда кредиторам, то оно вообще может освободиться от субсидиарной ответственности, либо она может существенным образом уменьшиться. В вашей практике получалось добыть такие доказательства и представить в суд, и опровергнуть данную презумпцию?

Владимир Полуянов: В моей практике привлекаемое к ответственности лицо добилось в лучшем случае того, что к ответственности привлекли не только его, но и других лиц. Что касается определения размера ответственности, у нас на сегодняшний день суды повсеместно приостанавливают после того, как выявят, кто должен ответить за обязательства должника. Идет производство по делу до определения недостающего объема финансирования за счет средств самого должника. И на данный момент у меня дела, в которых по субсидиарной ответственности по субъектам суды высказались, еще все находятся в приостановленной стадии. Но вообще, в целом у коллег, суды очень неохотно изменяют размер ответственности в сторону уменьшения, категорически отказываются полностью освобождать от ответственности, хотя в законе эта возможность заложена.

Сергей Горелкин: Практика требует увиденное имущество общества. Пока же имущество у фактического директора, что представляется для номинального директора достаточно затруднительным, особенно когда он просто выдал доверенность, и на этом его деятельность в обществе закончилась. Он просто физически не может указать, куда было выведено имущество общества, а уж тем более разбираться с имуществом фактического руководителя.

Владимир Полуянов: Да, я согласен, совершенно завышенные ожидания от привлекаемых к ответственности лиц, если мы всерьез рассчитываем, что этим мы простимулируем их расширить круг должников, круг ответчиков. Конечно, это невыполнимая задача, а любую невыполнимую задачу даже и не хочется начинать выполнять, осознавая обреченность этого труда.

Сергей Горелкин: В общем, видится, что для того, чтобы опровергать презумпции, необходимо заранее, до фактического банкротства как-то очень сильно этим озаботиться. Опять скажем общие слова про добросовестное поведение. Но, как минимум, подписывать и заключать сделки по выводу активов из должника – ненужно, наверное, еще надо запастись документацией, иметь реальную возможность потом передать, и еще принимать очень сложные решения по поводу подачи заявления о собственном банкротстве, что иногда невозможно, поскольку где-то за стенкой сидит разгневанный реальный босс и тут же просто уволит номинала из общества.

Владимир Полуянов: Я бы отметил, что если у нас на полном серьезе законодатель, правоприменитель рассчитывал такими достаточно жестокими нормами простимулировать бизнес к тому, чтобы этот бизнес шел по более цивилизованным правилам развития, чтобы под каждый контракт у тебя был бизнес-план, бизнес-модель, чтобы ты впоследствии мог суду показать, что ты не просто заключил сделку, а рассчитывал на то, на то, на это и на это, а в делах о банкротстве в рамках привлечения к субсидиарной ответственности ты действительно можешь ссылаться на то, что ты не просто так взял в долг и не вернул, а у тебя был гениальный план, просто что-то там не получилось. Это стимулирование, которое у нас законодатель и правоприменитель, видимо, пытаются реализовать, совершенно неуспешно. У нас никто не живет по этой модели. На мой взгляд, такие меры принуждения в виде привлечения к ответственности – не имеют никакого успеха на то, чтобы бизнесмены посмотрели друг на друга, на привлеченных своих собратьев и начали под каждое действие рисовать бизнес-модели и бизнес-планы, на полном серьезе их обсуждать, созывать советы топ-менеджеров, директоров, акционеров, чтобы потом в суде пояснять, что что-то пошло не так.

Сергей Горелкин: В общем, рисуется достаточно репрессивная картина субсидиарной ответственности. Видится еще один момент, что и управляющему достаточно просто показывать свою работу. Провел формальные процедуры, ничего не удалось выявить. Имущества вроде нет. Остается привлечь к субсидиарной ответственности, потом выдать кредиторам исполнительный лист и сказать: «Видите? Мы победили. У вас теперь есть возможность взыскивать самостоятельно уже с КДЛа в рамках тех объемов, которые были включены в реестр».

Владимир Полуянов: Всё так. Слава богу, благодаря тому, что у нас в принципе средний уровень благосостояния российского человека и даже российского коммерсанта, таков, каков он есть, это привлечение к ответственности почти неизбежно. Но особо и незаметно. У тебя не было ничего, ну и не останется ничего. Ты немногое потеряешь, у тебя ничего особо в жизни и нет.

Сергей Горелкин: Я не соглашусь. Люди иногда теряют очень много. Всё, что было нажито, причем иногда честным путем. Остается в лучшем случае квартира, если ты в ней, конечно, зарегистрирован. И сам потом уже подпадаешь под банкротство. Такие возможности тоже есть, уже как физическое лицо. Тоже может оспариваться продажа иномарки своему другу либо дарение автомобиля теще.

Владимир Полуянов: Как мы узнали полтора месяца назад от Конституционного суда, даже единственное жилье у тебя можно забрать, если ты себя плохо ведешь.

Сергей Горелкин: У кредиторов, тем не менее, имеется механизм защиты своих прав – это как минимум. И наличие такой ответственности, наверное, для кредиторов позволяет заключать сделки где-то понимая в конце, что с юридического лица может быть сброшена вуаль, он увидит этого контролирующего должника лиц и взыщет с них что-то. И хотя бы эта ответственность будет работать. Ну и для лиц, которые стоят за должником, они тоже должны понимать, что рано или поздно к ним может постучаться кредитор с конкретным требованием.