Что делать, если вы оказались в тюрьме за границей?

Максим Морозов: Чего ожидать россиянину, которого угораздило оказаться под следствием за границей в иностранном СИЗО?

Дмитрий Подпригора: Моя работа больше связана с испаноговорящими иностранцами, поэтому, с вашего позволения, я сошлюсь на свою беседу с представителем консульства Российской Федерации в Колумбии. Расскажу о жалобах, которые предъявляют наши граждане, попавшие в места лишения свободы либо места заключения. Основные жалобы на медицинское содержание и на вопросы, связанные с обеспечением питания. Вещи сугубо бытовые, в основном. Когда наш человек оказывается за границей в местах лишения свободы, там всё немножко по-другому, не так, как у нас. Что касается следственных действий, участия в них, конечно, большая проблема во многих странах – это перевод. Переводчики вроде как получают образование переводчика-юриста, но представить себе переводчика, который способен переводить в любой области права – просто невозможно. Каждая область права по-своему уникальна, своя терминология. Поэтому, если наш человек не владеет языком страны, в которую он попал, конечно, это вызывает очень серьёзные затруднения. Потому что всё общение с местными органами власти должно производиться на понятном местным властям языке. Конечно, можно подать заявление на русском языке, но нужно дождаться, пока приедет переводчик, пока он это переведёт, пока перевод дойдёт до соответствующего органа власти – это всё, конечно же, проблемы.

Максим Морозов: Получается, принципиально, критически важно оперативно связаться с консульством?

Дмитрий Подпригора: Кстати говоря, тоже ситуация далеко неоднозначная, и разные страны ведут себя по-разному. Например, в Колумбии представитель консульства сказал, что колумбийские власти очень ответственно относятся к этому вопросу, всё происходит в установленные международными соглашениями и местным законодательством сроки. Что касается других государств Латинской Америки, практика очень неоднозначная: кто-то вообще не сообщает, кто-то сообщает через месяц, через два. И по итогу получается, что если родственники сами не начнут бить тревогу, искать своего близкого человека, то об этом может быть вообще никому неизвестно.

Ольга Цейтлина: Я, в основном, занимаюсь вопросами экстрадиции, когда российских граждан пытаются экстрадировать в другие страны или наоборот. Хочу поддержать, первое – информационная изоляция, в которую попадает иностранный гражданин, это и язык, и право на перевод. У меня, например, был доверитель, экстрадицию которого из Италии требовала Киргизия. Это был российский гражданин, коммерсант. Обвинение связано с его коммерческой деятельностью в Киргизии. Он содержался в тюрьме «Реджина Чели», переводится как «Небесная царица», но на самом деле условия там были абсолютно не небесные. Первое – это отсутствие перевода постановлений, которые ему предъявлялись на итальянском языке. Хотя итальянский язык лёгкий, он что-то мог понять и увидеть срок. Вообще, экстрадиционные процедуры нечётко прописаны в законодательстве многих стран. В частности, это касается сроков содержания под стражей. Кстати, это была проблема и российская, пока Европейский суд и Конституционный суд строго не сказал, что нормы статьи 108, 109 также распространяются. И вот, этот гражданин из Италии сидел под стражей и не понимал, какой же срок его содержания. Более того, не было даже фактического периодического судебного контроля за этими сроками, которые существуют сегодня в России благодаря статье 109 УПК.

По условиям, как правило, если говорить об европейских странах, лица не жалуются. Там достаточно соблюдается норма жилой площади. Но вот перевод, информационная изоляция, непонимание вообще за что задержан, на каком основании, как долго ему находиться под стражей, имеют место быть.

Что касается, например, экстрадиции в страны Средней Азии, аргумент, наш довод, почему нельзя экстрадировать, что в этих странах, в тюрьмах имеет место жестокое, бесчеловечное обращение, пытки. Это может касаться определённых уязвимых групп в тюрьмах Таджикистана, Туркменистана, Узбекистана. На сегодняшний день у нас есть несколько дел касательно выдачи в Республику Беларусь из России граждан Белоруссии. Один из наших доводов против экстрадиции этих граждан – это индивидуальный риск, потому что эти лица выступали против режима Лукашенко, выходили на митинги. Так называемые, «митинговые люди», это их общий индивидуальный риск, и к ним может быть некое особое отношение, к ним могут быть применены пытки. И наши клиенты, кстати, один из них освобождён, как раз и дал объяснение, как пытали граждан при задержании в белорусских СИЗО. После митингов их задерживали и избивали.

Есть страны, в которых если не общие условия содержания ужасные, пыточные, бесчеловечные, то у некоторых есть индивидуальный риск: особое, очень жёсткое, можно сказать, предвзятое отношение.

И это один из наших аргументов и в российских судах, и, в том числе, в Европейском суде, когда мы просим приостановить выдачу, экстрадицию до решения Европейского суда. Потому что отправляют человека в ту или иную страну, где его могут ждать пытки. Было решение, по-моему, Кабулов против Украины, касалось выдачи в Узбекистан гражданина Украины. И суд в этом решении сказал, что условия содержания в тюрьмах Узбекистана настолько плохие, что никого туда нельзя выдавать. Это в одной буквально строчке. Мы так в это поверили и стали писать в других, пытались сказать по другим делам, но нет, это не проходит.

Аргумент «нельзя выдавать, потому что условия содержания в тюрьмах России или других стран плохие» сегодня не работает. Либо индивидуальный риск, либо особая, уязвимая группа, либо наличие тех заболеваний и тех состояний человека, при которых невозможно получить лечение в некоторых странах.

Максим Морозов: Мы начали со статистики МИД, называем «россияне», они которые принадлежат к русскоязычной общине в зарубежных странах и оказываются за решёткой. Но мне кажется, здесь нужно разделять: гражданин и не гражданин, может быть, человек с двойным гражданством, и он, может быть, согласен отбывать заключение в той же самой Германии, если признал, что действительно совершил преступление. Либо он вообще без гражданства, может быть, в деловой командировке, у него есть рабочая виза, либо студенческая виза. Здесь можно ли как-то разграничить?

Дмитрий Подпригора: Глобальной разницы в данной ситуации нет.

Какое бы ни было гражданство у конкретного человека либо его отсутствие, право дачи показаний на родном языке гарантировано для всех.

Даже если у человека двойное гражданство, одно из которых гражданство Российской Федерации, он не утрачивает связь с нашим государством, соответственно, все консульские услуги и вся необходимая помощь ему должна быть предоставлена, в любом случае.

Что касается выдачи из европейской или латиноамериканской страны в Россию, это вопрос сугубо его личного желания. Никто не может обязать человека поменять исправительную колонию, тюрьму, как угодно называйте, в любой другой стране на аналогичное учреждение в Российской Федерации.

Максим Морозов: Но такое право есть.

Дмитрий Подпригора: Да. Но многое зависит от того, имеются ли межгосударственный договор. Если он есть, то всё гораздо проще. Там прописана чёткая процедура, подаётся заявление или ходатайство, неважно, как это называется, некий документ, в котором гражданин пишет: «Прошу передать меня для отбывания наказания, допустим, в Российскую Федерацию, гражданином которой я являюсь». Другая история, если такого договора нет. У меня буквально два дня назад состоялось фактически прецедентное решение по выдаче гражданина Колумбии из Российской Федерации для отбывания наказания в Колумбии. У нас нет договора, но по гуманитарным причинам (возраст, болезни и так далее) Колумбия согласилась, не сразу причём, два года длился процесс, всё очень долго, очень сложно, всё требует переводов, согласования с разными учреждениями. То, что сделали мы на месте за несколько месяцев здесь, в Российской Федерации, всё очень просто: подали заявление, оно прошло нужные инстанции, получило визы всех организаций, учреждений, которые необходимы для этого. Далее начинается работа уже по факту дипломатическая, когда наше Министерство иностранных дел направляет документы в Министерство иностранных дел в соответствующее государство, в данном случае, в Колумбию, и там они уже по своей цепочке взаимодействия начинают работать с этими документами. Это всё переводы. Переводы здесь на испанский, там переводы с испанского на русский. Это всё время, это дипломатическая почта. Два года длился процесс. Только в этот понедельник мы вышли на постановление суда.

Максим Морозов: Насколько само иностранное государство, где арестован, находится под следствием, может быть, осуждён россиянин, заинтересовано в выдаче его на Родину для отбывания наказания? С одной стороны, если он будет переведён в Россию, может быть, его тут же помилуют, и он останется на свободе. А с другой стороны, чего проще: отдать его за границу, не надо тратить деньги налогоплательщиков на его содержание. Тем более если дело политизировано, то зачем привлекать внимание к своей пенитенциарной системе? Чем руководствуется государство, когда принимает решение о выдаче россиянина, который находится либо под следствием, либо уже в тюрьме по приговору суда?

Ольга Цейтлина: Я, во-первых, хотела бы поздравить коллегу с тем, что у него получилось в отсутствие международного соглашения и договора такой процесс осуществить. Я хочу подчеркнуть, что это очень сложно, если нет соглашения. Нам, например, не удалось достать российского гражданина из пыточной тюрьмы Узбекистана для отбытия наказания, поскольку нет прямого соглашения. Били на эти гуманитарные основания, но не сработало. Вы очень сложный вопрос затронули.

Мне кажется, государства особо не заинтересованы отдавать в страны, чьё гражданство имеют заключенные.

Работают, со скрипом, но всё-таки работают. И мы надеемся, будут работать дальше. Например, у нас есть такие вещи, как Россия-Украина и обмен заключёнными гражданами, россиянами и гражданами Украины, которые уже получили приговор. Мы знаем, Савченко поменяли на россиян. Иногда работают эти обмены. И этих обменов сейчас ждут лица, которые находятся на территории Украины в тюрьмах и, наоборот, на территории Донецкой, Луганской республик. Ждут, поскольку это единственная надежда на обмен.

Максим Морозов: Если не ошибаюсь, их называют «удерживаемые лица»?

Ольга Цейтлина: Да, «удерживаемые лица». Вся надежда на обмен. Сейчас мы видим, что этот обмен затормозился. Сложный вопрос.

Но я хотела подчеркнуть, что …никто не может быть выдан с территории своего государства.

Если у нас, например, лицо является гражданином России, то выдача его не может быть осуществлена. При этом были случаи, что Россия не то, что лишает гражданства, она говорит: «Гражданство приобретено по поддельным документам, выдано незаконно». И были случаи, если ранее не имел гражданства России, приобрёл не по рождению, было признано, что гражданство незаконно выданное, и несмотря на наличие российского паспорта, он поехал отбывать наказание в страны Средней Азии. Или в Азербайджан. У нас был случай, когда азербайджанского блогера лишили гражданства России. Сказали, что оно незаконно выданное. Мы его спасли, можно сказать, от выдачи из России. Он уехал в Украину, и Украина его отправила в Азербайджан. И абсолютный запрет выдачи на пытки, на бесчеловечное обращение, наказание. Если мы доказываем, что человеку грозят пытки (какая бы нежелательная деятельность ни была, обсуждается вопрос, что, например, есть подозрение в участии в экстремисткой деятельности или даже террористической), позиция Европейского суда однозначна:

...если есть применение пыток в той стране, бесчеловечное обращение, смертная казнь, то выдача не может быть осуществлена. Какая бы нежелательная деятельность ни была.

Это большая дискуссия. Потому что нет механизма осуждения таких граждан, например, в России, по обвинениям тех стран. И что делать с ними? И когда мы даже получаем решение Европейского суда не выдавать, запрет выдачи, эти люди в правовом вакууме, никаких статусов в России им тоже не предоставляется.

Максим Морозов: Представитель МИД говорит, что по данным консульств в большинстве случаев речь идёт о кражах или хулиганстве. Так называемые, «бытовые преступления». Есть ли статистика или ваше экспертное мнение, о каких статьях чаще идёт речь, если мы говорим об экстрадиции?

Ольга Цейтлина: Я, в основном, занимаюсь экстрадицией, связанной с политическими, религиозными делами либо личным риском, либо если у человека есть продолжительность к определённой социальной группе или партии. Митинги в Белоруссии.

Максим Морозов: Это криминализированные статьи, это всё равно Уголовный кодекс.

Ольга Цейтлина: Конечно, это криминализированные статьи. Я занимаюсь, в основном, там, где есть личный или общий риск. Конечно, экстрадиция будет осуществлена за «criminal matters», то есть за обычное уголовное преступление. И даже у нас были, например, экстрадиции в Узбекистан. Мы говорили: «Нельзя, такие условия содержания в тюрьмах, он был раньше жертвой пыток». Но этот человек просто украл барана в Узбекистане. Конечно, без вопросов. Мы обратились в Европейский суд, Европейский суд сказал: «Да, в тюрьмах могут быть бесчеловечные условия содержания, но нет личного риска». Неотвратимость наказания должна действовать. Его, конечно, отправляют. Бывает обычное уголовное обвинение, но под ним скрыт политический контекст. Это очень сложно доказывать. Но за обычное уголовное обвинение лиц, конечно, отправляют на Родину.

Максим Морозов: Дмитрий, а на вашей практике или из опыта коллег, чаще всего о каких статьях идёт речь?

Дмитрий Подпригора: Статьи совершенно разные. Кто-то за кражу. У меня были процессы, просили выдать в Беларусь, в Литву. У кого-то хулиганство. Но с моими латиноамериканскими доверителями большая часть процессов связана с преступлениями в сфере незаконного оборота наркотиков. Я думаю, что срез будет ровно такой же, как, в целом, по преступлениям в конкретном государстве. Грубо говоря, если у нас половина преступлений имущественного характера, то, соответственно, просят выдачу в отношении лиц, которые совершили что-то подобное. Аналогичным образом, если у нас треть плюс-минус преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотиков, значит, и выдача будет по этим статьям тоже плюс-минус такая же. Выдачу просят в отношении тех, кто успел убежать. Пока его не задержали за совершение преступления, он убежал. Коллега правильно сказала, что есть определённые обстоятельства, препятствующие выдаче. Я упомяну ещё два.

Это если наказание менее одного года лишения свободы, если я правильно помню, выдача запрещена. Если наступил срок давности уголовного преследования в соответствии с законом страны, которая выдаёт.

Был процесс с Украиной, очень долго, тяжело шёл, но судья не рискнула применить срок давности уголовного преследования, хотя фактически он наступил. Тем не менее, человека выдали. Вопрос срока давности уголовного преследования решился на месте, в Украине, как мне потом сообщили. Каких-то негативных последствий для гражданина не наступило. Но, тем не менее, это тоже очень интересный момент. Нужно или не нужно государству выдавать? На самом деле, государству всё равно. Это вопрос того, насколько необходимо, насколько работают адвокаты для того, чтобы эту выдачу либо передачу для отбывания наказания, извините за выражение, «пробить». Это иначе не называется. Потому что в данном случае государство волнует только одно: чтобы был исполнен приговор. Применить помилование просто так никто не даст, потому что выдача осуществляется по определённым правилам. Да, там могут уменьшить наказание, если верхняя граница наказания в конкретной статье ниже, чем назначенное наказание, допустим, у нас, в Российской Федерации. Тогда проходит процесс, и уменьшают размер наказания, это да. Но освободить – это очень большая редкость. У нас, во всяком случае, я не знаю таких случаев. В других государствах я слышал только про всем известный случай, когда азербайджанский, если не ошибаюсь, офицер убил армянского офицера, и его Алиев потом помиловал. Но это чисто политическая история. Я думаю, что не нужно делать из этого общего правила.

Правило общее такое: если назначено наказание, оно должно быть отбыто. Не бывает так, что кого-то выдали, а он буквально через два дня вышел на свободу. Это невозможно.

Максим Морозов: Что нужно делать, что нужно знать? Контакты кого нужно знать, чтобы себя обезопасить, чтобы самому себе помочь?

Ольга Цейтлина: Нужно пытаться связаться с адвокатом и с консульством.

Я хотела бы сказать ещё важный момент, отвлекаясь от вашего вопроса, что Россия не может выдавать на смертную казнь.

У нас был ряд дел, когда мы доказали, что гражданину грозит смертная казнь, и без Европейского суда наш, Российский национальный суд, не только отказал в выдаче, но даже не взял под стражу. Например, выдача в Китай. За убийство полицейского там грозит смертная казнь. Либо выдача в Северную Корею. Суд отказался даже избрать меру пресечения.

Что делать россиянину, если он попал в тюрьму в других странах? Обычная рекомендация: молчать, пока не будет адвоката, не давать никаких показаний, тем более, если не понимаете или переводчик плохо переводит, и вы не знаете вообще, что переводит он конкретно.

У нас были случаи, когда переводчики (они должны быть независимыми) помогали следствию или прокурору. Они не были незаинтересованными лицами.

Максим Морозов: Получается, что нужно дожидаться адвоката по назначению? Либо идеально иметь независимого адвоката внутри иностранного государства, либо адвоката в России, с которым можно созвониться.

Ольга Цейтлина: Наверное, в России адвокат вам мало чем поможет, быстро он не прилетит. А самое важное – это первые показания, как и в обычном уголовном деле. И надо смотреть, как долго будут ждать адвоката по соглашению. Иногда просто нет иных выходов, как начинать работать с тем, кого предоставили.

Дмитрий Подпригора: Из общих рекомендаций, я соглашусь с коллегой, желательно не давать никаких показаний и в принципе отказаться от участия в любых следственных действиях до тех пор, пока вы не понимаете, что с вами происходит. Это очень важно. Первичные следственные действия потом очень тяжело оспорить. В идеале, конечно, найти русскоговорящего адвоката, если мы говорим о наших гражданах. Во многих странах мира есть адвокаты, которые говорят на русском языке. Человек видит хоть кого-то, кто может говорить с ним на родном для него языке. Это чисто психологически очень большая поддержка.

Любому гражданину, который выезжает за рубеж желательно иметь при себе номер телефона консульства, посольства. В каждом посольстве есть горячая линия, на которую можно позвонить.

Право на телефонный звонок, что бы мы ни говорили, но больше-меньше соблюдается в любой стране. Возможность позвонить консулу, послу, назвать свои личные данные, номер телефона родственников, сказать, в каком городе он задержан и так далее – заметно ускорит оказание квалифицированной юридической помощи. Что касается переводчика, то здесь ситуация довольно-таки сложная, потому что редко кто может оценить качество перевода. Для этого надо хотя бы на базовом уровне хоть немного владеть языком той страны, в которой находишься. Допустим, в Колумбии мне сказали: «Жалоб на переводчиков нет». В основном, переводчиками работают наши соотечественники, которые выросли в Российской Федерации, получили образование, потом переехали в Колумбию, соответственно, уровень владения обоими языками у них отличный. Сталкиваясь с переводом здесь, могу сказать, что временами, как мы в шутку называем – приходит «Google Translate». Приходит человек, который не может перевести с английского банальные фразы. Человек имеет высшее образование, специализацию по иностранному языку. Временами просто ужас, тяжело. У меня один подзащитный, получив копию приговора в переводе на родной язык сказал: «Я вообще ничего не понимаю, что там написано». Хотя вроде написано на испанском. Бывают вообще комические случаи. Гражданин одного из бывших государств Советского Союза получил перевод обвинительного заключения не на родном языке, а на английском. Просто взяли, ткнули кнопочку «Google Translate», он перевёл на английский. И переводчик даже не посмотрел, что он подписал.

Моё уже давно сформировавшееся мнение – нужно требовать видео - либо аудиозапись следственного действия, которое с вами производят.

То же самое касается Российской Федерации: если приходит защитник, который не владеет языком своего подзащитного, то очень желательно, чтобы это было записано на аудио или на видео, чтобы потом, как бы ни перевёл присутствующий переводчик, можно было бы предоставить независимому переводчику на создание стенограммы. То есть, что реально было сказано. Потому что доказать заведомую ложность перевода, поверьте, очень сложно. Практически нереально. Потому что человек скажет: «А я так слышал, мне так показалось. Так написано, подписи стоят». И потом головой в стену бейся – не докажешь, что это было так. И одна из важных составляющих любой такой ситуации – спокойствие и терпение. Это банально, но факт.

А что касается вопросов содержания под стражей там, на месте, то если вы болеете чем-то, если вы едете за границу, посмотрите перевод названия вашей болезни на соответствующий язык. Если есть особенности по питанию, диета, тоже не поленитесь, найдите перевод. Во всех изоляторах, во всех исправительных колониях есть принцип, что питание должно быть обеспечено с учётом особенностей организма человека.