Кирилл Соловьёв: До революции выборы в Госдуму было невозможно фальсифицировать

Максим Морозов: Какой, на ваш взгляд, могла бы быть судьба условного депутата Рашкина, если бы история происходила до революции, в царской думе? Каким был механизм лишения мандата и отзыва депутата из Государственной думы?

Кирилл Соловьёв: Можно сказать с определённостью, что в Государственной думе не разбирались случаи на охоте. Но вопрос о возможности политического преследования, судебного преследования депутатов стоял. Известный случай с депутатом Чхеидзе или вопрос о депутатах социал-демократической фракции. Стоял вопрос о снятии с них, давайте назовём условно, депутатской неприкосновенности, хотя буквально в такой терминологии вопрос не ставился.

Максим Морозов: Что могло быть формальным поводом?

Кирилл Соловьёв: Судебное преследование по серьёзным статьям, которые ставили под вопрос степень благонадёжности депутатов думы. Проще говоря, когда они подозревались в подрывной деятельности. Когда обсуждается вопрос о социал-демократах, которые обвиняются в том, что они, возможно, участвуют в заговоре, направленном против государя, и будто бы у Министерства внутренних дел есть необходимая информация. Ставится вопрос об их судебном преследовании. Это самый известный, громкий случай, который в итоге привёл к роспуску второй Государственной думы. Потому что Государственная дума не могла пойти на мировую с правительством по этому поводу. Государственные думы дореволюционной эпохи – первая, вторая, третья, четвёртая – были очень сложными переговорщиками. Добиться от них согласия было очень непросто, в особенности по такому вопросу.

Первая и вторая Государственные думы были революционными. Один депутат второй думы, который был избран по Самарской губернии, во время анкетирования свою политическую принадлежность определил, как «бомбист».

В третьей и четвёртой думах состав, конечно, очень сильно изменился. Но при этом он изменился в каком-то смысле в худшую для правительства сторону. Там были собраны в известной мере сливки общества: крупнейшие землевладельцы, представители биржевых комитетов, крупного бизнеса, местные, региональные элиты, церковные архиереи. С ними нужно долго, мучительно, без очевидного представления о результате, договариваться.

Максим Морозов: Существовал ли институт отзыва депутата с территории, с которой он был избран?

Кирилл Соловьёв: Проверялось избрание депутата, в какой степени это было сделано корректно. Если вопросов не было, то практики отзыва тоже не было. И, кстати, эта практика очень многими юристами того времени, да и не только того времени, оспаривалась и оспаривается. Потому что, по идее, депутат парламента должен мыслить не региональными, а общенациональными интересами. Он должен исходить из того, что «Я голосую не от имени своего родного села, родного города или, в лучшем случае, губернии. Я голосую от имени всей России». Тогда его непосредственный избиратель не может ему предъявить претензии, потому что его избирают, как депутата всей России. Но практически всё получается не совсем так. Потому что любой депутат прекрасно знал, что он корнями связан со своей родной губернией. Правда, это касается, наверное, не крестьянских депутатов.

Крестьяне полагали, что избрание в Государственную думу – это сюрприз, подарок: приехали в думу – вам платят 10 рублей в день. Для любого крестьянина это мечта.

В третьей думе жалование увеличилось. Уже будет не суточное, а годовое, и очень приличное. Иными словами: побыл депутатом – и хватит, дай другим. Поэтому крестьяне никогда не будут выбирать своего односельчанина в думу второй или третий раз. Были, правда, случаи, когда отдельные депутаты сами слагали с себя мандат. Дело в том, что депутатское жалование для крестьянина было очень приличным, а для представителя, так скажем, интеллигентских профессий всё было не так однозначно.

Максим Морозов: Случались ли скандалы, связанные с фальсификацией результатов выборов?

Кирилл Соловьёв:

Прямые фальсификации в Государственную думу Российской империи были фактически невозможны. Выборы были не прямыми, а куриальными. Нужно было, чтобы собралось губернское избирательное собрание, которое формировалось как раз через курии.

Губернское избирательное собрание – человек 100-120. И они голосуют. Они видят, кто как голосует. Вы тут ничего не фальсифицируете. Правительство вполне резонно думает: «Надо контролировать выборы на более ранних стадиях, чтобы в губернском избирательном собрании оказались те, кто надо». Но нет критериев, чтобы сказать: «Кто вам нужен?» Привычных партий нет – они в России малочисленны, слабо представлены. Правительство исходит изначально из простой мысли: крестьянин – значит правый, священник – значит правый. Но на практике это не так. И ещё, помимо всего прочего, существовали различные местные силы, которые было очень сложно переломить. Местные крупные промышленники или богатейшие аристократы умели лоббировать свои интересы лучше любой администрации.

Максим Морозов: Какими полномочиями обладали депутаты, что в них были заинтересованы местные, региональные элиты?

Кирилл Соловьёв: Они могли, прежде всего, лоббировать интересы местных групп. Если вы – депутат, у вас есть прямой доступ в министерства.

Столыпин ввёл в качестве обязательной нормы следующее положение: любого депутата нужно принимать вне очереди. Вот сидит у министра огромная очередь в приёмной, и в ней, предположим, губернаторы. Входит депутат – принимают депутата.

Министры точно так же понимают, что зависят от депутатов, потому что они потом будут голосовать за бюджет, будут решать, каково будет финансирование ведомств. Поэтому для каких угодно элит депутат – это свой ходатай.

Максим Морозов: Насколько депутаты сами были дисциплинированными, если мы говорим о бытовой управляемости? Кворум, посещение заседаний. Что грозило, если депутат пропускал заседание?

Кирилл Соловьёв: На этот вопрос можно просто ответить: депутаты были малодисциплинированными. Их пытались дисциплинировать, заставить платить штраф. Не пришёл на заседание без уважительной причины – платите пять рублей. Депутаты, какого бы они ни были достатка, не спешили платить штраф. Поэтому они приезжают к Таврическому дворцу, оставляют извозчика у двери, вбегают в зал, расписываются в книге и уезжают. Штраф не платят.

Но могли возникнуть проблемы, потому что было так называемое «голосование через двери», мы бы его назвали «поимённым голосованием»: одни депутаты выходят через одни двери, другие через другие, там сидят секретари и всё записывают.

И тогда становится понятно, кто реально присутствует, а кто – нет. В этих случаях руководители фракций срочно обзванивали депутатов, говорили: «Срочно бегите в думу!». Случаев выплат штрафов очень много. По оценке многих депутатов, редки были случаи, когда в думе на пленарных заседаниях присутствовал реальный кворум. А он был скромный – треть состава.

Максим Морозов: Допустим, если заслушивают отчёт министра, это театрализованное действие, профанация? Либо можно было ожидать острых вопросов, серьёзной дискуссии, могли что-то не утвердить?

Кирилл Соловьёв: Пленарные заседания не всегда, но в очень многих случаях это уже постановочное действо: все знают свои роли, кто что должен сказать, и как в итоге пройдёт голосование. Если речь идёт о комиссионном заседании, что сейчас называется комитетами думы, тот тут, разумеется, всё было отнюдь не так предсказуемо.