Число осужденных снижается, а страх оказаться в тюрьме все чаще посещает россиян

На самом деле за последние 30 лет вся западная цивилизация, включая Россию, переживает то, что англоязычная криминология называет great crime drop, - великое снижение преступности. Она действительно снижается, причем очень быстрыми темпами. Конечно, есть огромный пласт неучтенных случаев, то есть латентной преступности, о которой по разным причинам не заявляют в правоохранительные органы. Но о реальной картине можно судить по числу убийств. Даже чудовищные по мировым меркам 12 человек на 100 тысяч населения в среднем по России – выглядят не так удручающе, если посмотреть на статистику 10-летней давности. Тогда этот показатель был вдвое выше. Плохо, что в развитии позитивного тренда практически нет заслуги полиции, отметил на лекции в онлайн-школе «Правила игры» криминолог Владимир Кудрявцев.

Криминолог Владимир Кудрявцев По-моему все, что мы знаем о преступности, говорит, что полиция довольно слабо годится для того, чтобы управлять преступными трендами. С помощью полиции вы не можете сильно повысить или сильно понизить преступность. Она хорошо годится для ликвидации последствий уже случившихся преступлений, но для остального не очень. Все остальное лежит в области решений, которые напрямую с полицией не связаны. Мы, как человечество это уже делаем. В России, мне кажется, ЕГЭ сделало для снижения молодежной преступности в миллион раз больше, чем все МВД вместе взятое. Тем, что обеспечивает огромную вертикальную мобильность, когда люди из небольших городов внезапно получили возможность учиться в крупных столичных вузах таким образом освободив место у себя и те люди, которые были бы ничем заняты внезапно оказались студентами в региональных вузах. Система, которая сработала как нужно.

Несмотря на кажущийся позитив, у российской судебной системы есть несколько очень важных особенностей. Если говорить об уголовном судопроизводстве, то это обвинительный уклон. Сейчас сверхкриминализированы отдельные экономические практики, особенно так называемые предпринимательские статьи, но сравнительно гуманная политика в отношении некоторых тяжких насильственных преступлений. Директору фирмы, обвиняемому в крупной растрате грозит до 6 лет лишения свободы. Такая же мера наказания грозит человеку, сломавшему ногу ребенку. В то же время на практике – оба они скорее получат середину нормативной вилки. О том, чем это чревато рассказывает Ассоциированный профессор социологии права имени Муромцева Европейского университета в Петербурге Кирилл Титаев.

Ассоциированный профессор социологии права имени Муромцева Европейского университета в Петербурге Кирилл Титаев Вообще-то кажется все хорошо. Там, где накосячил законодатель, постите меня за просторечье, суд все исправил. Они же не дают суровых наказаний. На самом деле такие законодательные дисбалансы в высшей степени опасны. С чего начинается разговор следователя с любым подозреваемым? Вы обвиняетесь по такому-то составу, вам грозит до стольки-то лет. Вот этот первый ориентир, который возникает в этом диалоге, сразу становится очень важной вехой в поведении подозреваемого. Человек же не знает, что получить за уклонение от воинской службы реальное лишение свободы – это фантастика, так не было за три последних года ни разу. Он говорит: «ок, я на все иду, я уклонялся, я иду на особый порядок, лишь бы не получить реальное лишение свободы». Во-вторых, у нас рушится правоохранительная статистика, потому что правоохранители повышают раскрываемость тяжких преступлений. На самом деле никаких тяжких преступлений там не было, это просто мелкие события, который можно подтянуть под эти составы. Я уж не говорю о том, что это сильно открывает возможности для коррупционной работы.

Сегодня в сознании интересующихся политикой граждан укрепилось убеждение, что репрессивная машина набирает обороты и в тюрьмах оказывается все больше людей. На деле в прошлом году в местах лишения свободы зафиксировали исторический минимум осужденных. Там находится менее полумиллиона человек. Двадцать лет назад заключенных было ровно вдвое больше. Изменились пропорции статей. Примерами на дискуссии Общроссийского гражданского форума поделилась политолог Екатерина Шульман.

Политолог Екатерина Шульман Звучит несколько зловеще – тюрьма приближается к обществу, камера смотрит в мир, мир смотрит в камеру. Это не то, я думаю, о чем мечтали многие из нас, но смотрите на что я обращу внимание и тут есть элемент социальной несправедливости, но так уж это устроено. Больше стали сажать тот тип людей, с которым среднему гражданину легче себя проассоциировать. То есть, когда там каких-то бандитов сажали – ну вот они бандиты, ездят с пистолетом на машинах и стреляют друг в друга, я-то не такой. А вот когда сажают за малопонятные экономические нарушения бухгалтеров организаций или людей, работающих в бюджетных структурах, потому что они в нецелевом использовании их обвинили, или загадочная статья 159, которая распространяется почти на любой тип экономической деятельности, или за политику, за твит, за комментарий можно попасть в тюрьму. Это легко человеку применить к себе — это не убийца с топором, это не грабитель банка, поэтому это начинает людей волновать.

По данным портала Правовой статистики, с января по март прошлого года в России зарегистрировали чуть менее 2 млн преступлений. Это всего на 1% больше, чем в 2019. Однако как ранее сообщила пресс-секретарь МВД Ирина Волк, число зафиксированных тяжких и особо тяжких составов выросло на 15%. На статистику повлиял взрывной рост кибермошенничества: число таких случаев выросло в 2020 году почти вдвое.