Егор Носков: «Национализация собственности иностранных инвесторов - это как вселиться в дом соседа, который уехал за границу»

Татьяна Копылова: Как вы оцениваете правовые основания возможной истории с национализацией компаний, которые объявляют о прекращении работы в России? На какую нормативно-правовую базу российские власти могут опираться?

Егор Носков: Последние две недели мы живём в совершенно новой реальности, в некоем параллельном мире, по сравнению с тем, в котором мы жили до этого. Поэтому, если говорить о том, какие существуют правовые механизмы по национализации собственности иностранных инвесторов, которые решили прекратить операционную деятельность в России, то механизмы точно такие же, как если бы вселиться в дом соседа, если он уехал за границу. Таких механизмов ещё две недели назад не существовало. Но у меня нет никаких сомнений, что в новой реальности, парламент единогласно, также как закон о фейках, примет закон, по которому может происходить и не такое. В новой реальности, вероятно, это решение правильное и справедливое. Если посмотреть в историю, то из стран, которые проводили масштабную национализацию имущества в XXI веке, я был только в Зимбабве.

Зимбабве, национализировав сельскохозяйственные земли белых фермеров, достигло больших успехов и вошло в Книгу рекордов Гиннеса по самой большой инфляции в мире, которая достигала несколько миллиардов процентов в год.

В рамках зимбабвийской реальности — это, наверное, тоже было очень правильное и своевременное решение.

Татьяна Копылова: Какими, на ваш взгляд, могут быть ответные правовые меры со стороны зарубежных компаний, чьё имущество хотят национализировать в России?

Егор Носков: Мне кажется, что мы сейчас живём в мире, в котором нет никакого предела истерии с обеих сторон. Я, конечно, не разделяю инициативы западного мира по тому, как больнее наказать Россию за неправильные, по их мнению, действия. Но поскольку мы столкнулись с санкциями, на которые, по всей видимости, руководство страны никоим образом не рассчитывало (блокирование практически половины резервов Центрального Банка, размещённых в зарубежных валютах, причём сразу в нескольких, в том числе в японской йене), то мне сложно сказать, какая фантазия теперь посетит наших зарубежных партнёров. Могу предположить, что за последние две недели они проявили немалую креативность, которая, как мне кажется, оказалась совершенно неожиданной для России.

Ситуация, которая происходит сейчас, мне видится, как бурлящая лава в жерле вулкана. Когда источник тепла прекратит подогревать эту лаву, и она начнёт застывать в причудливых и, вероятно, очень уродливых, но статичных формах, тогда можно будет предположить реакцию на то или иное действие.

Сейчас идёт бесконечное повышение ставок с обеих сторон, которое будет продолжаться до тех пор, пока источник тепла не закончится. Сейчас можно лишь фантазировать о том, до какого уровня дойдут эти ставки, потому что они, на мой взгляд, уже дошли до точки, с которой начинается переход в новую реальность для всех людей, живущих и в России, и за рубежом.

Татьяна Копылова: Если представить, что будет национализация, то в чём заключаются риски для тех бизнесменов, которые возьмут в управление активы предприятий, уходящих из России? Они же могут попасть под санкции со стороны Европы и Штатов. Может ли их защитить российское правительство?

Егор Носков: Мне кажется, что вся международная история старого мира говорит о том, что государство крайне плохой управленец. Далеко ходить не нужно: одним из кандидатов, среди госструктур, которые будут заниматься управлением собственностью ушедших компаний, называлось АСВ. Это то самое АСВ, которое многократно обвинялось в разбазаривании средств банков, находящихся в процессе банкротства, когда миллиарды рублей АСВ списывались на услуги юридических фирм, про которые никто не знал. Тогда всё закончилось международным розыском заместителя главы АСВ и арестом знаменитого Черкалина. Вот это наш глобальный управленец, которому планируется передавать зарубежные производства и бизнесы. Недавний пример – это Роснано, наша российская государственная силиконовая долина, которая получила несколько миллиардов долларов прямого государственного финансирования и испытывала грандиозные сложности в обслуживании собственного долга ещё буквально два-три месяца назад. Вот примеры прямого государственного управления.

А если это будет отдаваться в управление каким-то заинтересованным бизнесменам (поскольку крайне низки шансы на то, что россияне в обозримом будущем будут желанными гостями в странах западного мира), то, думаю, что тех бизнесмены, которые попробуют «порулить» образно покинутой Икеей, наверное, в меньшей степени будут заботить санкции, о которых вы говорите. Хотя, на мой взгляд, управление чужой покинутой собственностью вредит карме.

Татьяна Копылова: Есть ли опыт зарубежных стран по национализации компаний с иностранными корнями? Известны ли последствия на практике? Про Зимбабве вы уже рассказали.

Егор Носков: Другой яркий пример — Венесуэла, в которой я не был. Она тоже национализировала имущество иностранных компаний. Далеко ходить не нужно, и Куба тоже. Просто Венесуэла и Куба сделали это в XX веке. В XXI веке, из тех стран, которые я знаю, это делала Зимбабве. Шаг по национализации — это не точка невозврата, точка невозврата, на мой взгляд, была пройдена уже некоторое время назад. Поэтому в новой реальности, возможно, это разумный и правильный шаг.

Татьяна Копылова: Как вся эта история с национализацией и сменой собственников предприятий может отразиться на конкуренции в ключевых отраслях?

Егор Носков: Мне кажется, что говорить о конкуренции в новом дивном мире – это походит на пословицу «снявши голову, по волосам не плачут». Мне кажется, конкуренция на товарных рынках — это наименее существенная проблема из тех, с которыми мы уже столкнулись и с которыми мы столкнёмся в обозримом будущем. Я думаю, что объём новых задач и новых сложнейших жизненных ситуаций таков, что можно будет подумать о конкуренции и прочих понятиях с научной точки зрения, но не с практической.