Сто лет «философскому пароходу»: почему белоэмигранты возвращались и гибли в СССР

Сто лет назад, в 1922 году, из Петрограда в Европу отправились так называемые «философские пароходы» с представителями старой интеллигенции, оппозиционно настроенными к советской власти. По разным оценкам, страну покинули около 300 деятелей науки и культуры. В целом, по статистике Красного креста на конец 1920 года, число беженцев приблизилось к отметке в два миллиона человек, однако точная численность эмигрантов первой волны неизвестна. Примечательно, что ещё в ходе Гражданской войны большевики начали предпринимать попытки вернуть на родину тех, кто в разное время уехал из России. Всего до середины XX века насчитывалось три больших волны реэмиграции, участники которых вошли в историю как «возвращенцы». О том, как сложилась их судьба – в интервью шеф-редактора Business FM Петербург Максима Морозова с краеведом, лауреатом премии «Ангел Петербурга» Натальей Самохваловой на встрече, которая состоялась в библиотеке имени В.В. Маяковского.

Максим Морозов: Наталья, можно выделить три волны реэмиграции. Давайте охарактеризуем каждую из них с двух сторон: почему люди стремились вернуться на родину, чем они были мотивированы, и чем было мотивировано советское государство, принимая этих людей в каждую из трёх волн?

Наталья Самохвалова: Первая волна реэмиграция произошла фактически сразу после Октябрьской революции. На родину стали возвращаться так называемые «старые идеологи большевизма», которые ещё в начале ХХ века мирно попивали кофе где-нибудь на европейских террасах и рассуждали об обустройстве России, а потом оказались востребованными.

Вторая волна произошла после Гражданской войны, примерно в 1921-1923 годы, когда на родину стали привлекать тех, кто не нашёл себе места ни на Балканах, ни во Франции или в других Западных странах. Люди видели, что Советский Союз делает успехи.

В годы Гражданской войны был небольшой процент военных, которых советское государство так же пыталось привлечь, отправляя им воззвания с тем, чтобы они перестали бороться против своей страны, против своего государства и приняли присягу уже Советской России. Третья волна реэмиграция произошла уже в послевоенный период. Это было примерно в 1945-1946 годах, когда видя мощь советского государства, которое сокрушило фашистский режим, многие бывшие поданные Российской империи захотели, поверив в идеалы нового государства, быть причастными не только к победе над Гитлером, но и к строительству, и возрождению государства в послевоенное время.

Максим Морозов: Если сравнивать три волны по массовости, по числу людей, которые возвращались: насколько это было добровольно и осознанно?

Наталья Самохвалова: Самой малочисленной, наверное, была первая волна возвращения старых большевиков.

Максим Морозов: Социалистов в широком смысле.

Наталья Самохвалова: Да, социалистов в широком смысле. Наверное, самой массовой была вторая волна, потому что она включала в себя как бывших представителей белой гвардии (не офицеры, в основном, солдаты, которых, как писали, «обманным путём вовлекли в борьбу против красной армии») и людей, которые поверили в развитие советского государства и приняли выбор большинства народа. Второй по численности была послевоенная волна 1945-1946 годов.

Максим Морозов: У большинства в каждой из трёх волн была незавидная судьба. Как она складывалась и от чего зависела?

Наталья Самохвалова: Однозначных данных нет, цифры в источниках разнятся. Если усреднять, то

практически все, кто вернулся в Россию (в независимости от того, в какое время это происходило) в итоге оказались в лагерях. Многие – по совершенно надуманным обвинениям, большинство из которых было связано с якобы шпионской деятельностью.

Максим Морозов: Попрошу вас привести два примера: гражданского и военного человека, которые вернулись в Россию. Может быть, военный на примере Слащёва-Крымского. Это яркий пример.

Наталья Самохвалова:

Яков Александрович Слащёв-Крымский – уникальный случай в истории государства, когда человек ярко и довольно эффективно боровшийся против Красной армии, в итоге стал одним из идеологов возвращения бывших белоэмигрантов в страну.

Слащёв-Крымский наверняка переосмыслил своё отношение. Вероятно, советское правительство сделало ему предложение, от которого трудно отказаться, скажем так, но ему поверили. Ему поверили и советское государство, и белоэмигранты, многие из которых были лишь солдатами, а не офицерами, и вернулись на родину, именно благодаря призывам, благодаря воззваниям Слащёва. Ему, к сожалению, не довелось долго прожить в советском государстве. В 1929 году он был убит.

Максим Морозов: Причём там была личная история.

Наталья Самохвалова: Да, официальная версия — это месть за якобы повешенного брата, но поговаривали что на самом деле это была расправа с человеком, который так до конца и не принял, не вошел в структуру командования Красной армии.

Максим Морозов: Смерть Слащёва могла наступить в результате конфликта с Будённым?

Наталья Самохвалова: Вполне возможно.

Фраза: «Как вы стреляете, так вы и воевали» — сказанная пьяному Будённому, вполне могла быть и не сказана Слащёвым. Но люди, которые её записывали и передавали как историческую байку (которая со временем стала фактически куском истории), во многом могли ею проиллюстрировать отношение Слащёва, как генерала, ко многим командующим Красной армии времен Гражданской войны: дескать, они были никчёмными и неумелыми. Это отношение – слегка пренебрежительное, может быть, высокомерное – вполне могло вызвать недовольство многих руководителей РККА, что, в свою очередь, могло вызвать смерть генерала.

Максим Морозов: Показательный пример из гражданских – это писатель Куприн. Тоже довольно яркая история, яркое возвращение.

Наталья Самохвалова:

С Куприным произошло преображение. Уехав в эмиграцию довольно известным на родине писателем, во Франции Куприн не имел, наверное, даже десятой доли успеха, который мог ему достаться в советской России.

Тоска по родине, безвестность, невозможность публиковаться, плюс, тяжёлое состояние (у Куприна на тот момент прогрессировал рак) – всё это, вполне вероятно, вызвало острое ностальгическое чувство и желание вернуться на родину, жить «хоть на огороде», как он писал. Куприна страна встретила с распростёртыми объятиями, ему в качестве признания, в качестве благодарности за возвращение советским государством была дарована возможность публикации всех его к тому моменту написанных произведений. Но, к сожалению, менее, чем через год после возвращения он скончался.

Максим Морозов: Известный эпизод, как он выступал на Красной площади перед советскими солдатами. Некоторые литературоведы говорят, что он выступал не перед красноармейцами, а выступал перед русскими солдатами. То есть всё равно оставалась дискуссия и внутри Советского Союза, и за границей о том, насколько оправдано было это возвращение. Кстати, как воспринимали возвращенцев те, кто остался за границей? Это были предатели, это были соглашатели?

Наталья Самохвалова:

Для представителей белой эмиграции, которые всё-таки остались в Европе, те, кто вернулся на родину, переехал в советскую Россию, были, конечно, предателями. Другое дело, что идеалы, которые побуждали людей вернуться на родину, у всех были разными, и мотивы у многих были свои.

Максим Морозов: Ведь и первая, и вторая, и третья волна — это серьёзный процесс. Должна быть, условно говоря, «инфраструктура», должна быть идеологическая составляющая, вербовка в плохом и в хорошем смысле, чтобы люди возвращались. Как это происходило? Людей, которые возвращались, кто-нибудь вёл, трудоустраивал, отслеживал их судьбу?

Наталья Самохвалова: Безусловно, все, кого только хотели, кого намеревались вернуть в Советский Союз, были сразу же под колпаком НКВД. Вербовкой занимались представители белой эмиграции. Это были люди, как правило, известные, люди, которым доверяли. А здесь уже каждого брали, что называется, на карандаш, на каждого заводилось отдельное личное дело с характеристиками.

В независимости от послужного списка, в независимости от того, сколько регалий было у того или иного репатрианта – всё равно рано или поздно на каждого из них могли завести уголовное дело.

Иногда достаточно было лишь оступиться, ни с тем встретиться, ни с тем поговорить, не то высказать – и можно было распрощаться со свободой.

Максим Морозов: Оценочно, понятно, что у нас нет объективных данных: многим ли припомнили эмигрантство?

Наталья Самохвалова: Практически всем. Исследователи сходятся во мнении, что из всех бывших дворян (даже тех, кто остался в Советской России и тех, кто уехал, но потом вернулся) сталинские времена, всю эту мясорубку пережили не более 10%.