Как парикмахеры и автомеханики стали позднесоветской элитой

47% россиян уверены, что было бы лучше, если в стране всё оставалось так, как до «Перестройки». В качестве аргументов приводятся тезисы, согласно которым «мы были сильной, единой страной», «был порядок» и «у людей была уверенность в завтрашнем дне», а «цены были невысоким и стабильными». Такие выводы содержатся в исследовании «Левада-центра», который признан иностранным агентом. «Эпоха застоя» запомнилась не только пресловутой социально-политической «стабильностью», но и бурным развитием теневой экономики, хедлайнерами которой стали парикмахеры, автомеханики, а также другие работники сферы обслуживания и торговли. О том, как они становились не просто сверхобеспеченными людьми, но и элитой позднесоветского общества – шеф-редактору Business FM Петербург Максиму Морозову рассказала кандидат исторических наук, автор книги про «Магазины "Берёзка"» Анна Иванова на встрече, которая состоялась в Европейском университете.

Максим Морозов: Анна, 70-е годы принято называть «эпохой застоя», в первую очередь из-за социально-политической обстановки в стране. Если же говорить с точки зрения экономики, то наблюдается некоторое развитие: и рост благосостояния, и рост покупательной способности. Как бы вы охарактеризовали такое комплексное и противоречивое явление, как «эпоха застоя»?

ОБ «ЭПОХЕ ЗАСТОЯ»

Анна Иванова: Традиционная модель, как мне кажется, появилась и была сформулирована в начале перестройки.

Сам термин «застой» ввел Горбачев, ему надо было, отталкиваясь от этого, начинать перестройку, критиковать предыдущий период – и, безусловно, это во многом находит свое подтверждение.

Мы видим и очень сильное экономическое замедление, темпы роста очень снизились, и политическое – в том смысле, что происходит старение всей элиты. Несменяемость тоже приводит к застою. И в том, что касается идеологии: часто были пустые лозунги, и люди уже с цинизмом к этому относились. Но, с другой стороны, правда и то, что люди вспоминают это время как очень хорошее, благополучное. Время, когда люди стали жить сильно лучше, когда они могли себе позволить гораздо больше, когда и в магазинах много всего появилось. Мне интересно посмотреть, в каком-то смысле, на пересечение этих двух парадигм – а к чему приводил этот рост потребительства, как он воспринимался в обществе? Широкие слои населения были недовольны тем, что за счет этого потребительства богатеют всякие деятели черного рынка.

Максим Морозов: Как менялся уровень заработной платы в Советском Союзе?

Анна Иванова: У нас есть формальные показатели советской статистики. Например,

с 60-х по 80-е годы средняя зарплата выросла примерно в три раза: была 80 рублей – до 240 рублей.

Цены как бы остаются стабильными, но на деле есть, конечно, скрытая инфляция. И вот часто из-за дефицита в официальной розничной системе приходилось обращаться на черный рынок, где цены были выше. Но, тем не менее, какое-то отражение в реальной повседневной жизни этот количественный рост, который мы видим, безусловно, имел. Тут можно говорить и о том, что люди массово переезжают в отдельные квартиры. Автомобили. Довольно небольшое количество населения даже под конец советской власти имеет автомобили, но, тем не менее, это гораздо большая доля, чем в 50-е годы. По-моему, 100% людей владеют собственными холодильниками, почти 100% – телевизорами. Очень многие люди могли себе позволить думать: как достать какую-то красивую одежду, сходить в парикмахерские и отпраздновать какое-то событие в ресторане.

Максим Морозов: Где брать информацию и как считать вторую или теневую экономику?

О ТЕНЕВОЙ ЭКОНОМИКЕ

Анна Иванова: Советская статистика одновременно и признавала, и не признавала существование этого. Например, проводилось исследование бюджетов семей. Когда несколько десятков тысяч людей просили вести свой бюджет. И там есть такая графа как «плата частным лицам за товары и услуги». Официально это было вроде разрешено: купил на рынке что-то или у знакомых… И, действительно, мы видим, что эта доля растет, она занимает часть бюджета, но довольно небольшую. Понятно, что кто-то не хотел рассказывать.

В НИИ Госплана велись исследования, не публиковавшиеся, о размерах теневой экономики.

Они тоже пытались измерять, например, с точки зрения денежной массы: мы знаем, сколько люди заработали на основании зарплат, мы знаем, сколько они купили на основании того, что было продано, и мы знаем, сколько лежит на счетах. Соответственно, остальное или, где-то в кубышке дома, или они потратили это на черном рынке. Плюс, можно измерять при помощи маркеров престижного потребления на черном рынке. Стали скупать массово через комиссионные магазины по высоким ценам автомобили – это тоже пытались считать.

Максим Морозов: Если говорить о предприимчивых людях из сферы обслуживания – это парикмахерские, ателье и т.д. – таких предприятий и заведений в каждом городе было много. В чем были уникальные торговые преимущества, так скажем, некоторых заведений обслуживания? Почему кто-то становился богатым, а кто-то оставался обычным работником советской торговли?

Анна Иванова: Если мы говорим о сфере услуг – парикмахерах – то там все-таки может речь идти о навыке. О том, что если ты хороший парикмахер, хорошо учился, хорошо стрижешь, ездишь на международные конкурсы – объективно к тебе стоит большая очередь, и ты пользуешься большим спросом просто за счет твоего навыка. Можно его попытаться монетизировать. Другой вопрос – это то, что позволяло разбогатеть продавцам.

Считается, что более-менее все продавцы были вынуждены так или иначе участвовать в коррупционных схемах, но кто-то больше, кто-то меньше, соответственно больше или меньше можно было заработать.

И тут уже скорее надо говорить о том, насколько люди были готовы рисковать. Насколько они вообще считали, что можно нарушить закон, и насколько они готовы были рисковать в том смысле, что боялись сеть в тюрьму. Тут есть тоже такой отбор, кто вообще решал пойти в торговый вуз. С одной стороны, это все больше воспринималась как такая престижная профессия, и некоторые старались даже отдать своих детей в торговые вузы, потому что думали, что они хорошо устроятся. А с другой стороны, какие-то люди, наоборот, говорили: как можно туда отдавать?

Максим Морозов: А, в чем, кстати, преступление? Если мы говорим о советской торговле, то там чистой воды воровство. Человек из-под прилавка продавал то, что ему не принадлежит, что принадлежит государству, и зарабатывал на этом деньги. Если мы говорим о сфере услуг? Несколько сложнее. Как посчитать, где эта самая грань?

Анна Иванова: Мне кажется,

сфера услуг – это такой особенный пример, отличающийся от торговли в том смысле, что там все-таки есть большая доля навыка или умения, которое принадлежит самому человеку, а не государству.

В этом смысле, он может им торговать. Дальше начинается вопрос того, что он использует всякие государственные мощности. Если мы говорим о парикмахерах: он использует саму парикмахерскую, само кресло, где он стрижет, инструменты. Время, которое он мог бы потратить на пользу государству на своей основной работе, он может тратить на частных клиентов.

Есть нарушение закона в том, что касается воровства не материальных объектов, а оборудования, времени и всего такого.

Можно еще думать о доступе в привилегированные, престижные парикмахерские. Один парикмахер говорил, что его парикмахерская на улице Горького в Москве была элитным клубом. Можно предположить, что туда записаться нельзя было обычным людям. Можно сказать, что у обычных людей воровали возможность сходить к хорошему парикмахеру.

Максим Морозов: Как в советском обществе трансформировалось отношение к предприимчивым людям, которые балансировали на грани нарушения уголовного кодекса? Социальное положение у них было высоко, а социальный статус был низким. Такое противоречие.

ОБ ОТНОШЕНИИ К ПРЕДПРИИМЧИВЫМ ЛЮДЯМ

Анна Иванова: Здесь, наверное, интересно говорить про разницу поколений. Прослеживается такая тенденция, что пожилые люди уж точно, и даже люди средних лет, воспринимают обогащение, вообще богатых людей, в частности, тех, кто разбогател незаконно, очень негативно. Это чувствовалось и в 70-е годы, и особенно стало острым в эпоху перестройки по отношению к кооператорам и потом в постсоветской России уже по отношению к бизнесменам. А, наоборот,

молодое поколение в большей степени было готово эти изменения ценностей принимать, и для них в каком-то смысле эти профессии все больше и больше растут в престиже. И в эпоху перестройки молодежь в большей степени поддерживает кооперацию и в принципе более позитивно относится к частному предпринимательству.