В Следственном комитете рассказали, что в так называемой «подземной тюрьме» следов пребывания людей не обнаружено. Вход в подвал был засыпан песком по просьбе собственника, который обратился в местную администрацию. Тем не менее, председатель СК Александр Бастрыкин поручил продолжить выяснение всех обстоятельств, которые касаются подземного помещения. Ранее в УФСИН по Петербургу и области заявили РИА «Новости», что ведомство не имеет отношения к «частной тюрьме» во Всеволожском районе. Резонансную историю шеф-редактор Business FM Петербург Максим Морозов обсудил с заместителем директора Агентства журналистских расследований Евгением Вышенковым.
Максим Морозов: Что это могло быть, почему дело засекречено, и есть ли перспектива, что мы когда-то узнаем правду?
Евгений Вышенков: Когда произнесли фразу «дело засекречено» - эта фраза несколько некорректна, потому что либо дело получило гриф «секретно», либо это просто некая фигура речи о том, что любая утечка невозможна. Это две совершенно разные конструкции. Первая – это юридическая и процедурная, вторая – это просто некое отношение к ситуации. Дела как такового быть не может, потому что сам факт создания подземной тюрьмы не образует сам по себе никакого состава преступления. Я могу сделать десятиэтажную подземную тюрьму, всему миру рассказать о том, что я сделал, все пожмут плечами, но это не будет нарушением закона. Поэтому дела никакого нет, отсюда оно засекреченным быть не может, потому что его нет. А то, что позиция Следственного комитета о тотальном неразглашении – это и является фразой «засекречено». Теперь по поводу общего вопроса – когда-нибудь что-нибудь. Кто сказал, что невозможно найти причину убийства Джона Кеннеди? Поэтому возможно ли раскрытие какой-либо тайны – возможно.
Максим Морозов: Как вы думаете, сейчас какой круг людей реально знает, что там происходило?
Евгений Вышенков: Никакого круга людей не существует. Существует группа следователей Следственного комитета, группа оперативников управления уголовного розыска Санкт-Петербурга, которые очень долго и сверхтщательным образом проверяли все, что можно проверять, и копались везде, где только можно покопаться. У них есть куча отработанных фактов, которые имеют следующий результат – ноль понимания. Поэтому на планете Земля нет ни одного человека, который может доказательно, на основании фактов, сказать: «эти факты говорят о том, что эта тюрьма построена таким-то человеком для того-то и использовалась так-то и так-то». Таких людей на планете Земля не существует.
Максим Морозов: Почему тогда тотальное неразглашение? Ведь здесь любая, даже косвенная улика – человек может заинтересоваться, выйти и что-то рассказать.
Евгений Вышенков: Во-первых, кто хочет – тот может выходить прямо сейчас в прямом эфире, во-вторых, нам поступала куча звонков с какими-то грамотными рассуждениями, и, честно говоря, с ахинеей. Что касается того, почему СК так себя ведет. СК – это огромный инструмент государства, власти, легитимной формы насилия. А огромные инструменты пирамиды Хеопса только так себя и ведут.
Максим Морозов: На ваш профессиональный взгляд, если оценочно, до полумиллиона долларов могла стоить сама постройка. Вряд ли же там устраивали какие-то квесты и игры?
Евгений Вышенков: Моя логика выглядит следующим образом. Если некие люди, некие силы создают копию, и в эту копию вкладывают не менее полумиллиона долларов, а копия эта называется подземной тюрьмой, то создается это – если мы говорим о здравом смысле – только для одного. Для того, чтобы человек, или люди, попавшие туда, понимали, что они находятся в государственной тюрьме. И тогда в этом есть логика. А дальше мы можем выстраивать предположения, потому что другого какого-то смысла нет. Некие силы вкладывают огромные деньги, соответственно, они должны обслуживать это. Человек, туда попадающий, понимает, что к нему государство применяет незаконные методы, потому что нет следствия, нет судебного решения, нет адвокатов и так далее. Но, тем не менее, он понимает, что он в государстве.
Максим Морозов: Тогда вопрос: где они, почему никто не жалуется? Вот если там были действительно задержанные либо арестованные.
Евгений Вышенков: Во-первых, вы правильно подставляете слово «если», потому что на данный момент неизвестно, были ли там люди, либо их там не было. Два варианта, и во втором варианты «были» вы правильно подставляете слово «если». Мы говорим о том, что, если они там были, есть два выхода из псевдогосударственной тюрьмы, из копии. Первый: человек оказывается на свободе. Разумеется, в 99,99% случаев он обращается к государству во всевозможные инстанции со всевозможными жалобами – что это было?
Максим Морозов: Адвокаты, правозащитники и так далее?
Евгений Вышенков: Да, и при этом рассказывает сказку. Если бы ко мне пришел такой человек, я бы тоже имел факт, что он отсутствовал какое-то время, его искали какое-то время, но когда бы он уверенно говорил, что он был в государственной тюрьме, у меня бы возникли большие сомнения. Но эта версия со словом «если» обрывается на следующем: на территории Российской Федерации не зарегистрировано ни одного подобного обращения к любым институтам власти. Соответственно, убираем это. Остается второй вариант. Не на свободу, а под землю еще глубже.
Максим Морозов: Тот самый «крематорий», который был обнаружен?
Евгений Вышенков: Его, честно говоря, можно назвать и без кавычек.
Максим Морозов: Были там обнаружены биологические остатки?
Евгений Вышенков: Мне этого не известно. Потому что я имею разную информацию. Мне говорили, что-то находили, но что – это нужно смотреть документы экспертов.
Максим Морозов: Ну да, это могли быть и грызуны, и крысы, что угодно.
Евгений Вышенков: Да, совершенно верно. Поэтому здесь знак вопроса. Получается следующая история: на этом месте происшествия все факты объективны, а любое их составление в какие-либо комбинации становится субъективным.