ЕКАТЕРИНА ХОДЖАЕВА: Быть присяжным – право и обязанность, но наказание за отказ не предусмотрено

В России всё чаще отменяют оправдательные приговоры, которые выносят присяжные на уровне районных судов. За первое полугодие из 57 решений апелляцию не выдержали 50 приговоров, подсчитали в Институте проблем правоприменения. Впрочем, это не означает, что отменены оправдательные приговоры именно 2020 года: возможно, часть из них была вынесена в прошлом году. Тем не менее, исследователи говорят о возрастающем тренде: по наиболее актуальным данным, суды апелляционного уровня не поддерживают решения присяжных почти в 90% случаев. О том, почему суды присяжных с трудом приживаются в Петербурге и других российских регионах – в интервью шеф-редактора Business FM Петербург Максима Морозова с научным сотрудником Института проблем правоприменения Екатериной Ходжаевой.

Максим Морозов: В каких случаях уголовное дело может быть рассмотрено судом с участием присяжных заседателей? Какие дела на практике чаще всего рассматриваются присяжными?

Екатерина Ходжаева: Суды присяжных в России были введены еще в 1990-е годы в некоторых регионах. Был эксперимент. Тогда возможность просить суда присяжных была немножко пошире. После реформ уголовно-процессуального законодательства в начале 2000-х суды присяжных были введены потихоньку по всей стране, но – важно – только на уровне областных судов и равных – если край, то в краевом суде, если в республике, то на республиканском уровне. Судам присяжных было подсудно очень много дел, но постепенно, с 2008-2009 года все составы уголовных дел, где подсудимые могут просить суда присяжных, постепенно сокращались за счет сексуальных преступлений, еще каких-то. В итоге сократили до того, что возникла коллизия. Оказалось, что суда присяжных могут просить только люди, обвиняемые в таких преступлениях, по которым возможна только смертная казнь или пожизненное заключение.

Максим Морозов: Чем это мотивировалось?

Екатерина Ходжаева: Были разные мотивировки – что они не могут разобраться, еще что-то. И в итоге дошло до того, что несовершеннолетние, мужчины старше 65 лет или женщины, которые не могут по закону получить наказание, равное пожизненному, оказались лишены возможности такого суда. И даже было несколько дел в Конституционном суде, где люди просили разобраться, насколько это конституционно. Постепенно все это назад возвращалось, и в 2018 году по инициативе президента была расширена юрисдикция судов присяжных. Расширена была как раз за счет судов районного звена.

Максим Морозов: Это называется реформой.

Екатерина Ходжаева: В принципе это такая тихая реформа. Ее никто не называл реформой. В законопроекте президент пишет, что это делается для того, чтобы расширить участие граждан в правосудии, приблизить суды к ним. Потому что одно дело областной суд, в котором могут принять участие только жители столицы региона, другое дело, если какое-то дело рассматривается в районном суде или в городском в небольшом городе, то люди, кто живет здесь, тоже могут принимать участие. И здесь очень важно, что, помимо того, что есть ограничения по составам, которые подсудны судам присяжных, важна воля подсудимого. Только он или она решает, будет это дело рассматривать профессиональный суд или суд присяжных.

Максим Морозов: Какие мотивы, мотивация у подсудимого?

Екатерина Ходжаева: Мы проводим исследования, ездим в малые города, небольшие районные центры. Есть несколько стратегий. Первая мотивация – это когда вы спорите о непричастности, то есть вы говорите, что вы этого не делали, что вас незаконно обвиняют, и вы не доверяете профессиональному судье, поскольку видите обвинительный уклон, вы видите, как дело сделано.

Максим Морозов: Качество следствия.

Екатерина Ходжаева: Да. Именно доказательная база должна быть. Если 10 человек видели, как вы держали нож и резали другого, то смысл вам идти в суд присяжных?

Максим Морозов: Там еще больше можно получить.

Екатерина Ходжаева: Да, в том-то и дело. Мы знаем по исходам, что санкции, которые дают в таком случае, немножко выше, чем если был профессиональный судья.

Максим Морозов: Такая социальная справедливость, по мнению присяжных.

Екатерина Ходжаева: Да, но важно, что наказание, санкцию все равно не дают присяжные, они сами не решают, сколько человек получит.

Максим Морозов: Профессиональный судья решает.

Екатерина Ходжаева: Это решает профессиональный судья. Но они решают вопросы о событии, причастности, о вине, и потом могут дать или не дать снисхождение, если посчитали человека виновным.

Максим Морозов: Широкий перечень вопросов нужен? Может быть, только принципиально им говорить, виновен либо невиновен?

Екатерина Ходжаева: Четыре вопроса важны. Потому что если вы спорите о том, что это вообще не было преступлением, вы, например, защищались. Позиция вашей защиты состоит в том, что убийства не было, не было умышленного причинения вреда здоровью, вы защищались. И что максимум, что вам могут дать – это, например, ст. 108 «Превышение самообороны». Но вы можете, как подсудимый говорить, что вообще не было никакого превышения, на меня напали – я толкнул! Как вопрос о событии не поставить? Как вопрос о причастности не поставить? Ведь защита может поставить вопрос альтернативный: умышленно или не умышленно? Здесь очень важны все эти вопросы. Кстати, есть практика, когда по некоторым составам, например, по 228-м прим…

Максим Морозов: Народная статья, 228.

Екатерина Ходжаева: Нет, она как раз не народная. Знаете, самая тяжелая статья, когда вас обвиняют в покушении на сбыт, просто обнаружив у вас много наркотиков. Зачем вам такой большой объем? И они доказывают покушение на сбыт в особо крупном размере, это часть 5 228.1, прим. И она тоже подсудна суду присяжных. И там часто можно объединить первые три вопроса, потому что нашли наркотик, причастность – нашли у этого человека, и зачем размусоливать на целых три вопроса. Там иногда объединяют эти первые три вопроса: событие, причастность и вину. Но обычно в насильственных преступлениях – ст. 105 ч.1 – самая массовая статья…

Максим Морозов: Простое убийство.

Екатерина Ходжаева: Убийство или умышленное причинение вреда, повлекшее по неосторожности смерть. Это похожие два состава, и, по сути, на районном уровне это основные два состава. Еще я хотела сказать, очень интересно – вы спросили, зачем это? За непричастностью. Вы хотите сказать, что вообще не было этого преступления или вы в нем не виновны. Или хотите сказать, что вы виновны, вы признаете свою вину, но в другом преступлении, не в том, которое вам вменяют. Например, то же самое превышение самообороны или причинение смерти по неосторожности. И тогда защита имеет возможность поставить альтернативный вопрос и присяжные определяются, со стороной обвинения они согласны или со стороной защиты. От того, как они ответят, возможна переквалификация. Не обязательно оправдание. Это миф о том, что присяжные всех оправдывают – это на самом деле миф! Мы видим по статистике, что большинство вердиктов – обвинительные. Просто они не всегда бывают обвинительные по тому составу, в котором изначально видело и обвиняло человека следствие.

Максим Морозов: Процент отмененных приговоров?

Екатерина Ходжаева: Когда мы с вами получили вердикт, например, в самом начале реформы и в последние полгода мы видим, что на районном уровне оправдательные приговоры составляют где-то треть. В 2019 году было чуть-чуть поменьше за весь год, по-моему, 21%. А в 2020-м за первое полугодие мы получили 191 человека, который попросил суда присяжных, 57 оправданий. Это где-то 29%, треть. Но ведь потом обязательно оправдательный приговор, мы это знаем из экспертных интервью, из наших с вами наблюдений – всегда будет обжалован стороной обвинения. У нас гособвинение очень чувствительно относится к оправданиям, и поэтому оно идет в апелляционные суды, суды уже областного уровня, и там пытаются обжаловать приговор. Но тут очень важный момент: обжаловать они его могут только по процессуальным основаниям.

Максим Морозов: То есть по существу уже не рассматривается дело.

Екатерина Ходжаева: Да. Никто не имеет права лезть, что там присяжные обсуждали. Тайна совещательной комнаты должна быть священной и никто не должен пытаться понять, поняли ли вообще присяжные обвинение или не поняли. Это вообще никого не должно волновать. Поэтому, собственно, почему судьи и не любят суд присяжных, потому что если будет отмена, то она всегда прилетит по процессуальным основаниям, то есть по ошибке судьи.

Максим Морозов: Профессионального судьи.

Екатерина Ходжаева: Да, который ведет суд присяжных. Районные суды у нас были вообще к этой реформе практически не готовы. На них это свалилось, они должны были оборудовать комнаты, они должны были работать со списками, которые им должна администрация по избирательным спискам подготовить. По сути, происходит да процесса в одном: отдельно, без присяжных, изучаются все доказательства, судьи и стороны приходят к решению об их допустимости, а потом уже с присяжными они снова изучаются. И главное – уследить, чтобы присяжные что-то не узнали, чего не должны узнать.

Максим Морозов: И кстати одна из претензий к институту суда присяжных – затянуты сроки.

Екатерина Ходжаева: Вот, и поэтому судьи часто перестраховываются. Они боятся вначале – в некоторых регионах есть такая политика, садимся раз в две недели спокойно, никуда не торопясь. Получается, у нас дело на 10 заседаний на полгода растянулось. Потому что еще праздники попали или кто-то не может, отменилось. В других регионах взята другая линия, они, наоборот, стараются убрать все остальные дела и за неделю сесть и с утра до вечера сидеть, иногда даже до ночи, если, например, они ушли на вердикт в четыре и сидят до девяти, решают, не могут выйти.

Максим Морозов: В среднем сколько суд присяжных на районном уровне рассматривает по времени дело?

Екатерина Ходжаева: Мы не можем этого сказать, потому что наши наблюдения – это небольшой состав.

Максим Морозов: А в сравнении с профессиональным судом?

Екатерина Ходжаева: Конечно, это дольше. Вам же надо провести еще набор этой коллегии. Не во всех регионах люди хотят участвовать.

Максим Морозов: Это право или обязанность гражданина?

Екатерина Ходжаева: Это право и обязанность, но санкции за отказ нет. Такая интересная конструкция.

Максим Морозов: Некоторые профессиональные судьи жалуются, что, допустим, отсылаешь 300 приглашений, а приходит человек 30.

Екатерина Ходжаева: 30 это хорошо, из 30-ти можно набрать. А вот когда, я знаю реальные случаи, 250 отсылаешь, а у тебя приходят три человека или пять, ты даже не можешь начать отбор!

Максим Морозов: Допустим, подсудимый выбрал суд присяжных, а этих людей нет. Получается, процесс оттягивается, пока не найдутся люди?

Екатерина Ходжаева: Да.

Максим Морозов: Это же может длиться месяцами, а то и годами, были же прецеденты.

Екатерина Ходжаева: Я одно дело отслеживаю, оно длится уже второй год.

Максим Морозов: То есть два года не могут набрать коллегию присяжных?

Екатерина Ходжаева: Да, все потому, что там списки были плохо составлены. Их предает администрация, и туда попали люди, кто прописан, но не живет по адресу. Высылаются вхолостую приглашения, люди не приходят.

Максим Морозов: А человек либо под домашним арестом, либо в СИЗО все это время ждет?

Екатерина Ходжаева: Нет, два года в СИЗО никто уже не сидит, они все ушли под домашний арест.

Максим Морозов: Соответственно, если человек не проживает по месту регистрации, до него письмо не дошло, он не пришел. Но если человек получил письмо – почему они не приходят?

Екатерина Ходжаева: Он может позвонить в суд, сказать, это вам надо, может, я не приду, что мне будет? Но им тоже не нужны присяжные, которые не хотят ходить. Потому что они в один день придут, а потом перестанут, дело-то может развалиться. Там, конечно, ест оплата, но оплата не очень большая. От региона зависит, потому что она начисляется от среднего оклада судьи. Это где-то 500-700 рублей в день.

Максим Морозов: И освобождение на это время от работы.

Екатерина Ходжаева: От работы, если вы работающий. Но если вы работающий, вы можете принести справку с работы, и если ваш оклад выше, чем эти деньги, то вам возместят по вашему окладу. А вот эта расценка для тех, кто пенсионеры, студенты или безработные.

Максим Морозов: Почему не идут? Может быть, нет гражданской сознательности? Может быть, люди боятся давления? Просто не хотят?

Екатерина Ходжаева: Все, что вы перечислили. Плюс еще, например, в некоторых регионах, я знаю, прошли первые суды, а деньги не выплатили. Слухи разошлись быстро. И люди: зачем я буду тратить свое время? Например, в одном селе был суд присяжных, там 8 тыс. населения, они два-три раза собирали коллегию и еле-еле ее набрали. У них в итоге оправдание случилось, и дело отправили на пересмотр. Так получилось, что этот суд двусоставный, по сути на два района. И так вышло, что в этом суде уже не осталось судей, кто мог бы слушать это дело, потому что в этом деле уже участвовали все. И дело отправили в соседний городочек, в котором судьи еще не рассматривали это дело. И в этом городочке с первого раза, 5 тыс. населения, пришло 30 человек. Они сами удивились. Это даже не региональная специфика, бывает очень локальная специфика.

Максим Морозов: Как проконтролировать, не осуществляется ли давление на присяжного? Мы знаем, что профессиональные судьи защищены. Защищена ли коллегия присяжных?

Екатерина Ходжаева: Конечно, этот вопрос у нас очень остро иногда стоит. Есть свидетельства о том, что присяжные потом говорят, что им кто-то звонил. И часто во время суда их спрашивают, к вам никто не подходил, не звонил? Бывают даже отмены на основе такого решения. В Свердловской области было такое дело, где два раза отменяли оправдательный вердикт, потому что были сомнения, на присяжных оказывалось давление. Конечно, проследить это очень сложно.

Максим Морозов: Они защищены государством, кто их защищает в это время?

Екатерина Ходжаева: Де-юре они находятся в этот момент, пока расследуют уголовное дело, в статусе федеральных судей. Но я вам скажу, просто сидя в этих судах – очень редко, когда те же приставы в этом суде относятся к ним как к судьям. Досмотр присяжных, лезть к ним в сумки, ну-ка вывернули карманы – я это часто вижу. Вопрос тут даже не в защите, а в том, что некоторые работники системы правосудия, те же самые приставы из Федеральной службы судебных приставов, не всегда понимают, что вот эти люди ровно в том же статусе, как профессиональный судья, который сейчас зашел в суд. Прошел мимо и с ним уважительно поздоровались. В некоторых регионах нет такой политики, но во многих регионах до сих пор проверяют, лазят в сумки – ну что это такое, это же судьи!

Максим Морозов: Петербургские суды присяжных как смотрятся на фоне остальных регионов?

Екатерина Ходжаева: Четыре дела, в прошлом году мы их наблюдали. А вообще в прошлом году, по моей информации, всего пять судов прошло с участием присяжных.

Максим Морозов: Всего пять судов на 5-миллионный город?

Екатерина Ходжаева: И здесь мы попадаем в ситуацию «почему так мало?». Потому что в Москве, например, намного больше. Понятно, что Москва и город больше. Но интересно, почему в нашем городе так мало судов с участием присяжных на районном уровне. Человек заявляет суд присяжных еще на этапе следствия. Он знакомится с материалами дела и тут же может ходатайствовать о том, что он хочет суда присяжных. Второй раз он может попросить или с нуля, или подтвердить это свое решение, уже когда дело поступит в суд и будет назначено предварительное слушание, там тоже будет обсуждение: ты точно хочешь суда присяжных? И по неформальной информации, часто во всех регионах, не только в Петербурге, отговаривают и судьи, и следователи от этого решения. Сколько таких отговоров, часто ли у нас это происходит, чаще ли, чем в других регионах – я не могу вам сказать, потому что информации об этом, как вы знаете, нет, это все остается в уголовном деле. Получается, что мы не можем объяснить, почему у нас так мало ходатайств о судах присяжных именно на уровне судов районного звена. Например, в городском суде много проходит дел, но на районном уровне их было очень мало. В прошлом году у нас было пять дел, из них одно оправдание.

Максим Морозов: В принципе, государственная политика – как осуществляется? Мы должны стимулировать развитие этого института, в том числе стимулировать людей чаще обращаться к суду присяжных?

Екатерина Ходжаева: Конечно, это дело подсудимого, это его святая воля. У нас нет такой обязанности, как, например, в США – если у тебя возможен смертный приговор, там нет вообще опций, там обязательно будет суд присяжных. У нас такой политики нет. Мы, конечно, не можем стимулировать людей просить суда присяжных. Но мы можем людей стимулировать приходить присяжными. Мы смотрим, например, те же отмены оправдательных приговоров – они увеличиваются. Они увеличиваются с каждым сезоном. В первом полугодии этого года, во время ковида у нас, конечно, было мало дел рассмотрено и получилось по всей стране всего 57 оправдательных вердиктов, потому что два месяца суды практически не работали, не везде заседания проводились. А отмен было 50, почти 90% оправданий было отменено.

Максим Морозов: Их судьба?

Екатерина Ходжаева: А дальше они опять возвращаются в районные суды и пересматриваются уже другими присяжными и другим профессиональным судьей.

Максим Морозов: Не фатально то, что он отменен 100%, этот приговор?

Екатерина Ходжаева: Представьте, вы – человек, которого обвиняют, а вы не согласны с этим обвинением. Вы считаете, что вас незаконно привлекли к ответственности. Вы получили от своих сограждан оправдание, они вас оправдали. Но ваше дело возвращают на пересмотр. Мы одно дело отслеживаем: первая коллегия присяжных полностью единодушно оправдала человека, вторая коллегия присяжных обвинила – тоже единодушно. Но на апелляционной инстанции были найдены такие нарушения именно в практике проведения этого суда, что апелляционная инстанция опять отменила уже обвинительное решение. И опять отправила на пересмотр. Человек все это время находится под уголовным преследованием. Сейчас он, например, в СИЗО, хотя обвинительное решение, на основании которого он был взят под стражу, отменено, но он все равно находится в СИЗО. Это, в общем-то, не так легко человеку переживать эти постоянные коллизии, вас оправдали – опять отмена, оправдали – отмена. Пока мы видим, что судейское сообщество не склонно доверять массово – я не говорю про всех, есть регионы, где оправдания все утверждены в апелляционной инстанции, это все очень по-разному. Но в целом в общем мы видим недоверие судебной системы к вердиктам присяжных.

Максим Морозов: Екатерина, должен ли присяжный обладать специальными знаниями? Для развития института присяжных нужно ли ему иметь познания в юридической сфере?

Екатерина Ходжаева: Не нужно, в том и дело, что это такой институт. Он, конечно, заимствован из совершенно другой юридической семьи. Но по идее это такой институт, что если вы обвиняетесь в каком-то тяжком преступлении, то равный с вами человек, такой же, как вы, абсолютно такой же – так же образован, хорошо ли, плохо ли, обычный человек – он имеет возможность разобраться, было или не было. И тут не нужны какие-то особые познания. Вот есть известное дело в Москве, там вопрос был в том, что обвинение представило видеозапись, что заподозренный пришел в магазин. А все присяжные увидели, что это не он на записи. И тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы разобраться в этом.

Максим Морозов: Вячеслав Лебедев предложил распространить суд присяжных и на большинство уголовных дел о тяжких преступлениях, в том числе в сфере предпринимательской деятельности. И здесь логично возникает вопрос, что человек хоть немного должен понимать если не в юриспруденции, то в экономике, чтобы решать такие дела.

Екатерина Ходжаева: Как-то же, во всяком случае, в Соединенных Штатах присяжные разбираются в этих многомиллионных исках. Там ведь возможно и в гражданском процессе привлечение такого суда. Как-то стороны могут разъяснить, где зарплата, а где растрата. Это вопрос к сторонам, как они будут объяснять простым людям. Да, это вызов для всех юристов, проще поговорить с профессиональным человеком. Но, опять же, профессиональные судьи тоже такие же обычные граждане, они тоже экономически не супер-образованные, у них нет у всех поголовно экономического образования. Но они же как-то разбираются и отличают растрату от обычной выплаты зарплаты и так далее.

Максим Морозов: Как вам кажется, если действительно будет распространено действие суда присяжных на другие преступления, в том числе на так называемые «предпринимательские», по экономическим делам, особо тяжкие…

Екатерина Ходжаева: Это вызов. Это вызов всей системе, это вызов, прежде всего, сторонам. Когда у нас будет суд присяжных, если предприниматель не согласен с обвинением? Тот же коррупционер. Когда там мало доказательств, когда есть альтернативная версия. Если вы со всем согласны и действительно все это случилось, вас поймали, вы же не будете суда присяжных просить. Это долго, сложно и очень рискованно. С профессиональным судьей в этом смысле проще общаться, он понимает ваши юридические доводы. Но кстати интересно по пыткам. Меня часто спрашивают, суд присяжных может разобраться с пытками? А оказывается, мы одно дело слушали, и там в самом деле есть свидетельства о том, что человека пытали, прежде чем он дал явку.

Максим Морозов: Явка с повинной.

Екатерина Ходжаева: Да. Часто бывает, дается без адвоката и человек не получает юридического совета в это момент, он не понимает, что он делает. А отменить его нельзя, потому что явка – это не просто признательные показания, а отдельный документ, и часто профессиональные судьи воспринимают его так: ну и что, что без адвоката, ничего страшного. В этом деле были свидетельства, более того, пришли люди, которые свидетельствовали, что видели, что он был избит, и есть все документы. Но это не помешало профессиональному суду, кто отбирает доказательства, установить, что та явка, которую он дал, по его словам и по словам свидетелей, в ситуации пыточной, она все равно – допустимое доказательство и может быть представлена присяжным.

Максим Морозов: Помните «признание – царица доказательств»? Мы уже проходили.

Екатерина Ходжаева: Да. Эту явку показали присяжным, а там на видео все записано, но при этом ни слова не сказали об этой части. Как добыто доказательство – это не дело знать присяжным. Поэтому присяжные и не узнали, что он был избит в этот момент. Вот как быть? Получается, в пыточном деле все равно есть вилка, когда присяжные что-то не узнают.

Максим Морозов: В целом по миру мы можем говорить о развитии либо о кризисе института суда присяжных?

Екатерина Ходжаева: Вообще он развивается. Суд присяжных воспринимается как элемент демократического транзита, когда страна хочет показать, что она вводит особый институт, чтобы действительно повысить участие граждан в отправлении правосудия. Сейчас такая же реформа идет в Аргентине. Но у них решение о том, будет суд присяжных или нет и по каким составам, принимает каждая провинция. Некоторые страны, например, Япония, когда они обсуждали, будут ли они вводить и в каком составе. Они все-таки после очень долгих дебатов, у них тоже очень жесткое обвинительное правосудие, вводили состав континентальной модели: профессиональный судья плюс два-три народных заседателя. Подразумевается участие граждан не только в государственных, но и в частных третейских судах. Например, в Германии их привлекают по трудовым спорам, когда профсоюз не может договориться с работодателем и в этом третейском, совершенно частном суде, даже не государственном, приходят обычные люди и разбирают дело. Это общий тренд на демократизацию, на то, чтобы люди почувствовали себя ответственными, чтобы не было такого, что суд разберется. Вот и нет, вот суд здесь, и ты давай, принимай участие, ты тоже разбирайся!