Александр Керенский: от культа личности до проклятий и эмиграции в США

Интервью с Борисом Колоницким, профессором Европейского университета в Санкт-Петербурге, ведущим научным сотрудником Санкт-Петербургского института истории РАН.

Интервью

Александр Керенский: от культа личности до проклятий и эмиграции в США

Одни уничижительно называли его «Александрой Фёдоровной» и уверяли, что он позорно бежал, переодевшись в женское платье. Другие провозгласили «русским Бонапартом» и «спасителем Отечества». Сам он считал себя «старым солдатом революции» и был уверен: если бы в 1917 году было телевидение – никто бы не смог его победить! Александр Керенский. Депутат Государственной Думы. Председатель Временного правительства. Верховный главнокомандующий. Эмигрант. К юбилею одного из самых ярких политических деятелей России Александра Керенского – интервью шеф-редактора Business FM Петербург Максима Морозова с профессором Европейского университета в Санкт-Петербурге, ведущим научным сотрудником Санкт-Петербургского института истории РАН Борисом Колоницким.

Максим Морозов: Какие вехи биографии сформировали Керенского как одного из лидеров революции, как председателя Временного правительства и как «солдата революции», как он себя называл?

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Борис Колоницкий: Керенский – выпускник Юридического факультета Санкт-Петербургского университета. Он из семьи довольно видного чиновника Министерства народного просвещения. Чин его отца соответствовал генеральскому.

Максим Морозов: Действительный статский советник.

Борис Колоницкий: Да. Он был директором гимназии, в которой учился и Владимир Ильич Ленин. Не сказать, что «ребята с одной улицы», но сейчас в Ульяновске на здании, где находилась мемориальная доска, по-моему, на одной доске и Ленин, и Керенский. Когда Керенский приехал в Петербург, он оторвался от семейной традиции, попал в революционную субкультуру радикальной интеллигенции. После выпуска, в условиях после Российской революции, он окунулся в радикальную политику, посидел какое-то время в тюрьме, это тоже очень важно для его жизненного опыта и карьеры, а потом вошел в группу политических адвокатов.

Максим Морозов: Какие к тому времени были у него политические взгляды? Он уже примкнул к эсерам?

О ПОЛИТИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДАХ ЛИЧНОМ PR

Борис Колоницкий: Даже, похоже, он предпринял попытку вступить в боевую организацию партии эсеров.

Он был близок к эсерам.

Но Азеф его вроде бы отклонил. Есть такая версия. Он стал защищать политических обвиняемых. Известность он получил достаточно быстро, потому что он участвовал в очень громких делах.

Самое громкое дело – это защита руководства армянской революционной партии Дашнакцутюн. Была большая юридическая победа.

Он возглавил общественную комиссию, которая отправилась на изучение обстоятельств Ленского расстрела в 1911 году. Он стал известной фигурой. В качестве известной фигуры в группе трудовиков…

Трудовики – это организация более умеренная, чем эсеры, тоже народники, но, явно, поумереннее. Трудовики предложили ему баллотироваться в Государственную думу.

Максим Морозов: Когда начался пиар, самопиар? Я читал, что когда он, простудившись, добрался до ленских приисков, то буквально каждый день писал отчеты во все петербургские газеты.

Борис Колоницкий: Во-первых, известность – это важный инструмент деятельности любого политика. Конечно, Керенский осознавал себя как политика.

Керенский – очень театральный человек. В молодости он готовился к карьере оперного певца, и у него был неплохо поставленный голос.

Свои письма к родителям, когда он учился в Петербургском университете, он подписывал «Будущий солист Императорских театров». В известном смысле, так и получилось, потому что в 1917 году он выступал на самых известных площадках. Он ощущал культуру знаменитости, которая сложилась в Европе в Новое время, которая была связана с использованием медийных инструментов того времени.

Максим Морозов: И вот он во фракции трудовиков попадает в Государственную думу.

Борис Колоницкий: И скоро он становится сначала не признанным, а потом фактическим лидером этой фракции. Безусловно, сразу же становится наиболее выдающимся оратором.

Он был самым левым из известных и самым известным из левых депутатов Государственной думы. Нарывался на скандалы. Кроме того, он необычайно энергичный, необычайно общительный, необычайно контактный. В Петербурге, грубо говоря, его знали все.

Максим Морозов: Причем наружное наблюдение присвоило ему прозвище «Скорый», потому что очень быстро передвигался.

Борис Колоницкий: Да, за быстроту перемещения. Его нашпиговали агентурой, то есть более-менее знали, что он делает. Иногда его деятельность даже преувеличивали в полицейских донесениях, считали его более значимым, чем он есть. А он был достаточно значимым. Он, используя свой статус депутата Государственной думы и используя свои ресурсы, помогал нелегальным организациям, то есть был вписан и в этот мир. Такая позиция человека двух миров оказалась необычайно выгодной и востребованной в дни Февральской революции. Есть еще одна вещь, которой уделяется, может быть, преувеличенное внимание – Керенского называют виднейшим российским масоном. Иногда сейчас разные конспирологические теории в связи с этим возникают.

О МАСОНСТВЕ

Максим Морозов: Но был же он генеральным секретарем ложи?

Борис Колоницкий: Генеральным секретарем Верховных советов народов России. Я бы назвал эту организацию генетически восходящей к масонству.

Совсем классическим масонством я бы ее не назвал.

Насколько мы можем судить, это была тайная элитарная организация, которая объединяла политические группы от социалистов до умеренных консерваторов. Это никакой не генеральный штаб. Они придерживались очень и очень разных взглядов, но сам был факт общения, некого личного доверия. Они какие-то решения принимали, только если был полный консенсус.

Максим Морозов: Значительная часть членов Временного правительства как раз относилась к этой организации.

Борис Колоницкий: Тут идут споры. Какие-то лидеры Петроградского совета и лидеры Временного правительства принадлежали к этой организации, которую мы условно можем назвать организацией масонского типа.

Максим Морозов: Борис Иванович, в этом смысле они интернационалисты? Они включены в мировую сеть масонских лож, либо это замкнутая российская ложа?

Борис Колоницкий: Они космополиты. Роль французского масонства велика. Некоторые российские политические деятели были деятелями французских масонских лож. Некоторые потом участвовали в создании российских лож. Некоторые не участвовали. Потом некоторые ложи были возобновлены за границей. В масонство тоже не всяких берут.

К тому времени, когда Керенский получил предложение войти в эту тайную элитарную организацию, которую мы очень условно называем масонской, он был уже довольно известным политиком.

Масоны были для него не бесполезны, но он был очень большим приобретением. Нельзя сказать, что они, грубо говоря, его сделали, выдвинули, как это иногда пишется.

Максим Морозов: Если судить по членам этой масонской организации, она была прогрессивной или там были монархисты?

Борис Колоницкий: Там были монархисты, но некоторые выступали за конституционную монархию. Там было очень сильное республиканское крыло.

Общий знаменатель – это признание личных свобод, либеральный знаменатель.

Максим Морозов: Борис Иванович, расскажите, пожалуйста, немного о ярком эпизоде начала 1917 года, когда Керенский, выступая в Государственной думе, буквально призвал к физическому уничтожению руководителей Империи. Был большой скандал. Его едва ли не задержали, не арестовали. Спасла, во-первых, депутатская неприкосновенность, а, во-вторых, то, что Империя, монархия рухнула буквально через несколько дней.

Борис Колоницкий: Да, он призвал поступать так, как поступает гражданин Брут. Он назвал существующий режим еще раньше оккупационным. Это высокая степень обозначения внутреннего врага. Он, действительно, нарывался. Мое предположение, что отчасти этому способствовало физическое состояние. Оно было очень сложным. У него был туберкулез почки, у него в 1916 году в Финляндии в специальной клинике вырезали одну почку. Это и сейчас сложная операция, но тогда очень редкая. Он себя в 1916 – начале 1917 года не очень важно себя чувствовал. У меня было ощущение, что это такое поведение человека, который хочет что-то сделать перед смертью. Моя кончина приближается, нужно сжечь свечку жизни до конца, выложиться по максимуму.

Максим Морозов: Это его яркое заявление – призыв к физическому уничтожению руководства Российской Империи было ли отчасти основано на слухах о том, что императрица Александра Федоровна якобы буквально созванивается с немецким генеральным штабом и координирует их работу.

Борис Колоницкий: Многие деятели аппозиции были в этом уверены. Были уверены в так называемом «заговоре императрицы». Такая шпиономания военного времени. Ее начинали отчасти для того, чтобы использовать, как патриотический инструмент. Бороться со шпионами, бороться с внутренним врагом. Это джин, которого очень сложно запихнуть в бутылку. Начали про шпионство императрицы. Потом и про самого царя. Потом в 1917 году стали говорить, что большевики – немецкие шпионы. Это тоже была концепция заговора. В 1917 году осенью это ударило бумерангом по Керенскому, и его обвиняли в измене.

Максим Морозов: Ему, кстати, Борис Иванович, ничто не мешало издавать свою газету в Петрограде на американские деньги.

О ПОДДЕРЖКЕ СПЕЦСЛУЖБ

Борис Колоницкий: Не свою газету. Он и его сторонники опирались на финансовую поддержку различных служб союзников. Это правда. Американцы пришли довольно поздно, осенью 1917 года. Американская миссия Красного Креста. До этого такой же план финансирования, который был реализован американцами, предлагал никто иной, как Сомерсет Моэм, который был агентом английской секретной службы, встречался с Керенским.

Максим Морозов: Знаменитый писатель.

Борис Колоницкий: И другие организации, конечно, финансировали. Россия в 1917 году и в какой-то степени немного до этого – это политические поле боя.

Максим Морозов: Как вам кажется, Керенский был аффилирован с одной из спецслужб?

Борис Колоницкий: Конечно, нет. Осенью 1917 года в Лондон, в английский Foreign Office, то есть Министерство иностранных дел Англии, поступало донесение и ни одно, что Керенский абсолютно манипулируем. Им манипулируют немецкие агенты, а может быть, он уже фактически заключил сепаратное перемирие с Германией. А его конфликт с большевиками – это лишь для видимости. Полная чепуха! С одной стороны, конечно, он никак с Германией не сотрудничал, но, с другой стороны, это означает, что английским агентам он тоже не был. Если был бы, то они быстрее разобрались.

Максим Морозов: Борис Иванович, к февралю 1917 года. Три принципиальных вопроса, такие три развилки:

отношение Керенского к крестьянскому вопросу, вопрос о земле, в первую очередь;
отношение его к пролетариату,
отношение к войне.

ОТНОШЕНИЕ К ВОЙНЕ

Борис Колоницкий: Я думаю, что первое – отношение к войне. Чернов сказал: «Или война победит революцию, или революция победит войну». Ключевой вопрос всякой революции какой? Скатится революция в гражданскую войну или не скатится?

Максим Морозов: Если бы не октябрьский переворот? Не октябрьские события, февральская революция послужила бы катализатором гражданской войны, как вы считаете?

Борис Колоницкий: Я вслед за некоторыми историками считаю, что после Корниловского мятежа, после Корниловщины Россия была запрограммирована на гражданскую войну в той или иной форме. Хотя, считаю, что мы фантастически преувеличиваем роль Ленина. Если бы Ленину упал на голову кирпич в сентябре 1917 года, то я боюсь, что гражданская война началась бы все равно. В другой, может быть, форме.

Максим Морозов: У них был Троцкий.

Борис Колоницкий: Хорошо, прибавим: и Троцкого переехал трамвай. На Ленина упал кирпич, Троцкого переехал трамвай. Двух лидеров они выбивают. Но было полно еще и других радикалов на разном уровне у большевиков. Конфликт программировался не только личностно, но и институционально.

Гражданская война – это же не только действие большевиков в Петрограде, это конфликт Временного правительства с Балтийским флотом, это конфликт Временного правительства с Финляндией, это конфликт Временного правительства с Центральной радой на Украине, это масса конфликтов разного уровня, которые развязывались по всей стране. Это конфликт Временного правительства с донским казачеством, с генералом Калединым.

Конфликт меньший, но тоже обозначенный, – с кубанским казачеством.

Максим Морозов: Если вернуться к отношению Керенского к трем принципиальным вопросам: война, крестьянский вопрос и отношение к пролетариату, к его роли.

КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС И ОТНОШЕНИЕ К ПРОЛЕТАРИАТУ

Борис Колоницкий: Ни в крестьянском вопросе, ни в рабочем вопросе Керенский не является персонификацией образа врага для радикалов. Он уходит от решения этих вопросов. Вопрос войны для Керенского, конечно, очень важен, и он связанный. Позиция Керенского, она какая? Вот

в России есть угроза гражданской войны, и мы должны создать гражданский мир на условиях совместного противостояния германскому империализму. И он старался объединить всех, кого только можно, на этой почве.

Максим Морозов: То есть если грубо говорить, то войну продолжаем и до победного конца?

Борис Колоницкий: Нет, не совсем так. Не до победного конца.

Максим Морозов: Он же организовывал провалившееся наступление в 1917 году?

Борис Колоницкий: Да, но это наступление состоялось, потому что они как раз отказались от лозунга «Война до победного конца». Что хотела Россия в войне? Хотела проливы, хотела турецкую Армению, хотела Галицию, хотела автономную, но объединенную Польшу в составе разросшейся империи.

Максим Морозов: А Керенский чего хотел в этом смысле?

Борис Колоницкий: Керенский хотел связать традиционных сторонников войны с революционными оборонцами.

Революционные оборонцы – это большинство меньшевиков и эсеров, которые до революции не выступали за поддержку царского правительства, потому что оно реакционное, но после Февральской революции они сказали, что ситуация изменилась радикально, что они защищают сейчас не реакционный царский режим, а самую свободную страну в мире.

И поэтому они революционные оборонцы. Но, вместе с тем, у них такой антивоенный циммервальдский блок сохранился в этой идеологии. Война империалистическая. Войну нужно кончать как можно быстрее. Ради этого нужно организовать международную конференцию социалистов, давить на свои правительства. Они отказались от всех империалистических целей. Мир без аннексии и контрибуции – это не большевики придумали. Это позиция большинства Советов, то есть меньшевиков и эсеров точно. И Керенский пытается их связать.

Максим Морозов: Это и сгубило, в конце концов, то, что принципиальную позицию не занял?

Борис Колоницкий: Керенский – это человек компромисса. Он придерживался политики компромисса и в той ситуации, когда усиливались такие радикальные крылья, которые хотели гражданской войны.

Максим Морозов: Борис Иванович, если вернуться к первому Временному правительству, которое возглавил князь Львов, в нем Александр Керенский занял должность министра юстиций. Радио Канады брало у него в 1964 году большое развернутое интервью, и он там себе приписывал то, что он освободил политзаключенных. «Бабушка русской революции», Брешко-Брешковская, вернулась благодаря тому, что он открыл тюрьмы, и уголовников, получается, параллельно всех освободил. Но некоторые историки говорят, что не совсем он, а до него был декрет об амнистии. Но, тем не менее, чем он себя проявил в должности министра юстиций первого Временного правительства?

БЫЛЬ И НЕБЫЛЬ

Борис Колоницкий: Конечно, ему приписывали очень многие популярные меры, хотя они содержались в программе Временного правительства. Такие вещи как политическая амнистия, отмена смертной казни, отмена различного чрезвычайного законодательства, восстановление в полном объеме реформ 1864 года. Он был очень удачным министром юстиций, при том, что текучкой довольно мало занимался. Но он подобрал себе хороших замов.

Максим Морозов: И он же, по-моему, занимался расследованием преступлений царского режима?

Борис Колоницкий: Была создана и такая структура, чрезвычайная следственная комиссия. Но это как раз в итоге кончилось ничем, потому что было очень сложно подобрать корректные юридические основания для предъявления обвинений.

Максим Морозов: Выборность командиров в армии – это его рук дело?

Борис Колоницкий: Нет, ему приписывали это. Сначала был издан «Приказ №1» Петроградского совета. Революционеры считали приоритетной задачей сделать армию как можно более радикальной. Был введен «Приказ №1», который вводил систему военных комитетов в армии, которым принадлежала немалая часть власти. Что касается Петроградского военного округа, то там, действительно, они выбирали командиров, но это было, скорее, исключением. По всей стране так не было. И, в общем, какой-то компромисс был заключен, в последствии комитеты были созданы по всей российской армии. Это было самой главной основой двоевластия. В мае Керенский стал военным и морским министром. Почему человек, никогда в армии не служивший и пользующийся репутацией антимилитариста, про армию, в общем-то, ничего не знавший, тем более про военно-морской флот, получил эти должности? Считалось, что только его и послушают, и какую-то дисциплину может навести только он. Пика популярности он достигает, наверное, в июне 1917 года в связи с подготовкой наступления.

Максим Морозов: Летние кризисы 1917 года – как их переживает, как с ними работает Керенский?

О КРИЗИСАХ 1917 ГОДА

Борис Колоницкий: Июльский кризис пошел Керенскому на пользу. 18 июня – наступление российской армии. Предполагалось наступление по всем фронтам, де-факто наиболее серьезные действия на Юго-западном фронте. Наступление вошло в историю как «наступление Керенского» или «наступление Керенского-Брусилова». Он личностно с ним очень себя связал, весь свой авторитет бросил на то, чтобы поддержать наступление. В общем-то, честно говоря, это была авантюра. Демократизирующаяся армия, когда очень многое решают комитеты, где очень многое иногда решают всеобщие голосования того или иного полка: «Участвовать нам в наступлении или не участвовать?». А это же Первая мировая война, индустриальная война. Там счет иногда на минуты, а то и на секунды.

Максим Морозов: Некоторые мемуаристы вспоминают, что, когда Керенский приезжал на фронт – к чести сказать, что он не боялся, приезжал на линию фронта – все хотели с ним, что называется, поручкаться. Даже рассказывали, что у него была стерта до мозолей правая рука, и он сделал вид, что ранен, просто подвесил её, чтобы каждому солдату руку не подавать. И все, когда он присутствовал на фронте, говорили, что сегодня же идем в атаку. Но только он уезжал, начинались бесконечные собрания, и атака захлебывалась.

Борис Колоницкий: Было по-разному. На мой взгляд, удивление вызывает то обстоятельство, что армия вообще пошла в наступление в такой ситуации. Когда человек может голосовать и решать, подвергнуть свою жизнь риску или нет – на это, всё же, способно меньшинство.

Максим Морозов: А дома, в деревне, уже землю делят.

Борис Колоницкий: И это тоже один из аргументов сделать всё побыстрее. Конечно, ничем хорошим это кончиться не могло.

Максим Морозов: И в том числе для его имиджа, он теряет популярность.

Борис Колоницкий: Он, с одной стороны, теряет популярность, но с другой стороны, июль 1917 года – это выступление большевиков и их союзников в Петрограде. Это такое противостояние, в общем-то, силовое, в столице, и Керенский получает возможность списать это всё на большевиков. Вот – мы наступали. Но армии был нанесен предательский удар в спину. Тут ещё версия о сотрудничестве большевиков с Германией.

Максим Морозов: Ленин вне закона в Разливе, вместе с Зиновьевым.

Борис Колоницкий: Да, приказы об аресте Ленина, Зиновьева и некоторых других – кто-то позволяет себя арестовывать, как Каменев, Троцкий, Луначарский, кто-то прячется. Так или иначе, Керенский как бы приписывает себе лавры победителей этого выступления. Благодаря этому он сохраняет свою популярность.

Максим Морозов: Давайте напомним, когда Керенский возглавил Временное правительство, сменил князя Львова.

Борис Колоницкий: Керенский возглавил Временное правительство в июле, как раз после июльского кризиса. Начиная с июля, очень усиливается политическая конфронтация. Большевики, конечно, сильно подавлены и потеряли очень многие позиции, но не разгромлены, и кое-где они вновь восстанавливают свои силы. А с другой стороны, резко нарастает критика Керенского «справа», консервативная. Представление о том, что он слабый политик, что нужно радикально менять.

Максим Морозов: Отчасти это вылилось в Корниловском мятеже. Расскажите, пожалуйста, почему он провалился?

О КОРНИЛОВСКОМ МЯТЕЖЕ

Борис Колоницкий: Был сговор между Керенским и Корниловым о том, чтобы несколько стабилизировать власть. Этот сговор не был искренним, посредники были не очень удачными, а это был управляющий военным министерством Борис Викторович Савинков, бывший эсер, знаменитый террорист, который тоже преследовал свои цели и вел свою собственную интригу. Дело осложнялось тем, что Керенский находился в Петрограде, а Корнилов – в Ставке Верховного главнокомандующего в Могилеве. Было нарастание взаимного недоверия.

Максим Морозов: А Корнилов себя кем видел, «Красным Бонапартом»? Хотел установить военную диктатуру? На волне революции, установленная военная диктатура во главе с Корниловым – он такую модель себе представлял?

Борис Колоницкий: Он не исключал такой модели. В конце концов, в этой конфронтации Керенский, как оказалось, сравнительно легко победил Корнилова.

Максим Морозов: Но Корнилов же тоже принял Февральскую революцию? Он же тоже был формально демократом?

Борис Колоницкий: Да, он принял Февральскую революцию, арестовал императрицу, например – это важный символический факт. Он стоял под красными знаменами, он называл Керенского «товарищем». Но как политик Корнилов вообще был никакой. Мы очень часто персонифицируем этот конфликт.

И Керенский, и Корнилов – они же тоже заложники ситуации.

Они представляют разные социальные группы. Керенский для них какой-то адвокат, который болтает, а нужно вообще силу там применить. Понимаете, это вообще большая трагедия российской истории. Люди в погонах и люди в пиджаках – они живут в разных мирах, не пересекаются. Им сложно договориться.

Максим Морозов: Если вернуться к Корниловскому мятежу, если коротко, наступление корпуса генерала Крымова трагически захлебнулось, потому что железнодорожники под Лугой разобрали пути. Добраться до Петрограда они не смогли. Причем выдвинулись с большим числом солдат, потом многие откололись, остались только верные казаки. Было ли ошибкой Керенского то, что он взял себе в союзники большевиков и раздал им оружие?

Борис Колоницкий: Вообще-то большевики не особенно спрашивали. Корнилов не подозревал, какой муравейник он растревожил, потому что параллельно с Временным правительством отмобилизовались тихие, большевики их называли «гниющие», «агонизирующие», Советы. Как живой водой их ополоснули.

Максим Морозов: То есть это их мобилизовало?

Борис Колоницкий: Абсолютно мобилизовало. Они никого не спрашивали. Чхеидзе, председатель исполкома Петроградского совета, выписывает выдать рабочим с Сестрорецкого завода тысячи винтовок. В Корниловские дни Временное правительство охраняют моряки «Авроры», а что в провинции протекает – это вообще особая ситуация. В Гельсингфорсе, в Свеаборге, в особенности в Выборге – убийства офицеров. На одном из линкоров в Гельсингфорсе, в нынешнем Хельсинки, спросили: «Будете защищать Центральный исполнительный комитет?». Четверо офицеров написали, что не то что не будем, не то что мы, так сказать, против Временного правительства, а мы вне политики. Их свезли на берег, по жребию расстреляли. В Выборге еще более масштабное убийство произошло.

Максим Морозов: После подавления Корниловского мятежа – каким из этой ситуации выходит Керенский, и как страна подходит к Октябрю?

Борис Колоницкий: Керенский выходит, вроде бы, победителем. Но это пиррова победа.

Ему с большим трудом удалось воссоздать коалицию. Коалиция – это правительство, в которое входят умеренные социалисты и представители либералов. Но коалиция очень условная, потому что ни один видный российский политик, кроме Керенского, в это правительство не входит.

Входят фигуры второго или даже третьего плана.

Максим Морозов: Сквозная, но очень важная тема – параллельно шла подготовка и затем выборы в Учредительное собрание, которое называли «хозяином земли русской».

ОБ УЧРЕДИТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ

Борис Колоницкий: Учредительное собрание откладывали, откладывали и откладывали. По многим причинам. Иногда был большой вопрос с бумагой. Было столько партийных списков, что иногда на местах не хватало бумаги и бюллетеней.

Перенос был большой ошибкой, поскольку если бы было Учредительной собрание – был бы ясный источник легитимности.

Большевики, когда шли к власти, громко гласно заявляли, что только мы обеспечим выборы в Учредительное собрание. Временно правительство их срывает. Выборы состоялись в ноябре. На них большевики получили немало голосов, но всё-таки меньшинство. Они получили менее 25%.

Максим Морозов: Победили эсеры.

Борис Колоницкий: Вместе с умеренными социалистами они набрали примерно 60% голосов.

Максим Морозов: В итоге Учредительное собрание возглавил лидер эсеров Чернов.

Борис Колоницкий: Лидер эсеров. Учредительное собрание было очень левое. Не факт, что представители традиционных элит России с таким Учредительным собранием согласились. Многие потом выступали против восстановления Учредительного собрания. Например, когда Колчака допрашивали перед расстрелом, он сказал про Учредительное собрание: «Да они начали с пения «Интернационала» под красным флагом!». Выборы произошли в ноябре, когда большевики уже отодвинули от власти Керенского. А собралось оно 5 января 1918 года, когда Керенский находился уже на нелегальном положении.

Максим Морозов: К апофеозу: октябрь 1917 года, переворот или Великая революция, как в советской историографии называют. Как Керенский встретил эти события?

ИТОГ….

Борис Колоницкий: Он сначала эти события фантастически недооценил. Властный ресурс у него ускользал. И дело здесь не только в большевизации, большевизации советов, комитетов, даже не только в радикализации. Я бы назвал еще две важные вещи. Процесс фрагментации страны.

Максим Морозов: То есть страна разваливалась.

Борис Колоницкий: Страна разваливалась на разные области. Балтийский флот бросает вызов, они буквально говорят: «Мы не исполняем приказов Временного правительства». Масса различных конфликтов, в том числе, этнических. Но есть еще один фактор – он для Керенского очень важен. Люди разочаровываются в политике, такая деморализация.

Максим Морозов: И все устали от разговоров. «А Керенский говорил, говорил и говорил», – кажется, Сомерсет Моэм писал в своих воспоминаниях.

Борис Колоницкий: Разочарование не только в Керенском. Разочарование в политике.

Максим Морозов: И четкие, понятные лозунги большевиков: прекращаем войну, отдаем землю крестьянам.

Борис Колоницкий: Это правда, это были важные лозунги мобилизации. Успехи мобилизации большевиков нельзя оценивать просто по ним самим. Успех большевиков мы можем замерять неуспехами их противников и политической демобилизацией.

Максим Морозов: Как вы относитесь к афоризму, что большевики просто подобрали власть на Дворцовой площади?

Борис Колоницкий: Это сказано крепко. Я бы сказал так:

Временное правительство потеряло власть еще до того, как большевики ее захватили.

Максим Морозов: Дальше – Александр Керенский бежит, эмигрирует. В советской историографии мы помним картины, где он якобы переодевается в платье медицинской сестры. Генрих Боровик ездил в США, брал интервью у Александра Керенского, который уже на закате жизни сказал ему: «Генрих, вы там передайте, у вас же есть умные люди: не бежал я в женском платье! Я ехал в автомобиле, мне гатчинский гарнизон честь отдавал!». Один из мифов – что он убегал на автомобиле американского консульства. Керенский его тоже опровергал, говорил, что своими силами уезжал. Расскажите подробнее о периоде, когда он уезжает из России.

Борис Колоницкий: Американский автомобиль все-таки был, хотя Керенский на нем не ехал. Был вопрос, где достать автомобили. К частью, они достали два. Но автомобиль консульства сопровождал Керенского. Сам он в нем не сидел, то есть формально он прав. Но по существу автомобиль участвовал. Слух о переодевании. Насколько мне известно, одно из первых его упомянула правая черносотенная газета «Гроза», которая чудом выходила. Она была настолько правая, так они ненавидели Керенского, что приветствовали приход к власти большевиков.

Максим Морозов: На подготовленную почву лег этот слух, что он переоделся в женское платье. Его дразнили, называли «Александрой Федоровной» за то, что он якобы спал на кровати императрицы в Зимнем дворце.

Борис Колоницкий: И спал, и вел себя как актриса. Линия феминизации, конечно, была. Так вот, там было написано, что он бежал, переодевшись сестрой милосердия. Это неправда. Но Керенский не упоминает другого. Переодевание некое уже было. Из Петрограда он уезжал в своей обычной полувоенной одежде, но когда перед ним стояла угроза ареста уже в Гатчине, и казаки хотели сдать его матросам, он ушел с помощью эсеров, которые к нему относились хорошо и спасали его.

Он был переодет в матросскую форму и надел большие шоферские очки.

Потом Керенский скрывается с помощью эсеровского подполья. В 1918 году он, тоже переодевшись, в форму сербского офицера эвакуируется не без помощи англичан через Архангельск.

Максим Морозов: В Лондон. В эмиграции он жил в Лондоне, Париже, посильно участвовал в антибольшевистском движении, принимал участие в издании нескольких газет. В 1940 году отплыл в США, где выступал как публицист, выступал на радио. Скончался в 1970 году. Борис Иванович, почему произошла карнавализация образа Александра Керенского, какой –то он смешной: взял власть, а удержать не смог?

Борис Колоницкий: Во-первых, не любят потерпевших поражение. Любят ассоциировать себя с победителями, даже если они жестокие и кровавые.

Второй момент – Керенский был политик компромисса.